«Не вижу ничего плохого, если адвокаты будут заниматься политикой». Большое интервью Михаила Беньяша после освобождения из СИЗО под залог

Против сочинского адвоката Михаила Беньяша, известного защитой задержанных на митингах граждан, возбудили два уголовных дела. В сентябре его арестовали, а 23 октября Краснодарский краевой суд выпустил его под залог в 600 тыс. рублей.

На следующий день после освобождения адвоката корреспондент портала Юга.ру Маша Волобуева поговорила с ним о том, что предшествовало уголовному преследованию, почему он считает это политическими репрессиями и что будет делать дальше.

Что было в СИЗО? Чем вы там занимались, как проводили время? Что там вообще такое?

— СИЗО — это день сурка. Карантин десять дней. Отвратительное место, честно говоря. В карантине десять дней одиночки, до этого пять дней в ИВС. Мне скучать особо не дали, я постоянно на суды ездил. Потом спецблок. В спецблоке [со мной сидели] два коммерсанта, арестованных за экономическую деятельность, что напрямую запрещено УПК. Милые люди. Я познакомился с их делами, состава в обоих случаях нет. Оба заказанные, я им писал жалобы, ходатайства. Общались. Я читал книги, прочел «Москву 2042» Владимира Войновича и Ричарда Фейнмана. Это физик такой. От скуки начал перечитывать «Игру престолов», но это уже от безвыходности. Туда очень тяжело книги заходят.

А как вообще со свиданиями, передачками?

— Передачи нормально почти все. Все, что можно, попадает. Переписка — нет. Там жесткая цензура. Я с ребятами разговаривал. Один говорит, три письма написал, второй тоже. Цензура и по обычной почте, и по электронной. Через электронку мне три письма зашло. Я еще буду разбираться, куда моя переписка [пропала]. Все письма, которые дошли, были в виде ксерокопий. Кроме одного.

Можете рассказать, что делала все это время ваша семья?

— Адвокаты связь с ними поддерживали, передавали от меня сообщения. Я говорил, что скоро вернусь. Тяжело переживали, особо радостного ничего не было, но пока все хорошо. Очень здорово, что друзья поддержали мою жену. И деньгами, и просто помогли. Так что это замечательно. Но, конечно, тяжело. Кому легко будет?

Наш корреспондент была на последнем суде, где вы говорили, что у вас была речь на 20 листов, но вы ее сократили. Что не вошло?

— Это смешная ситуация. Те, кто меня знают, в курсе, что я деликатно веду процесс до тех пор, пока судья не начинает нарушать. А когда меня злят, оно само генерируется… Когда я писал речь на 20 листов, был очень злой. Мне принесли распечатки с сайтов обсуждения адвокатами моего «ужасного поступка». Ребята так сделали подборку, что я почитал, и у меня все задрожало. Получился ответ адвокатам, которые меня критиковали.

Что это были за сайты?

— «Новая адвокатская газета». Там обсуждения шли каждый день, было много публикаций, на разных других ресурсах адвокаты выступали. Некоторые адвокаты на радиостанциях высказывали мнение. Я хотел им ответить. Я писал речь, а в итоге понял, что перестаю себя контролировать и отвечаю на критику в достаточно жестких оборотах. Потом я увидел, что [один из моих защитников] Александр Попков смотрит через экран на эту стопку листов, и у него на лице нарисован ужас. Он качает головой: «Не делай этого, пожалуйста!» И тут судья объявляет перерыв. Я вернулся и подумал: прокурор выбрал адекватную позицию, меня никто не оскорбляет и не унижает. Процесс идет так, как предусмотрено законом. Что я сейчас начну устраивать? Я посмотрел речь, понял, что часть ее я адресую не суду, а другим людям. Половину выбросил, половину переписал с нуля и сказал, что сказал.

Благодарю [адвокатов] Юрия Новолодского, Александра Мелешко, Сашу Попкова, Алексея Аванесяна (эти адвокаты защищали Беньяша на последнем суде 23 октября — прим. Юга.ру) и далее-далее… Знаете, учиться надо каждый день. Я послушал, как они выступают, и даже [в процессе] открывал свою речь и правил. На таких [процессах] нужно сидеть и слушать, потому что учишься. Юрий Михайлович говорил об основном — об атаке на институт адвокатуры, которую мы не должны пропустить. И я говорил примерно о том же самом. Адвокаты проявили довольно редкую солидарность и сознательность, которой не было в истории адвокатуры. Я ее не знаю. И принципиальная позиция адвокатской палаты — честь и хвала им за то, что они ее заняли и внесли залог. Некоторые адвокатские палаты шлют представления на своих адвокатов, лишают их статуса. Краснодар — очень сложный регион, вы это знаете. [Палата] разобралась в деле, дала оценку решению и сказала: «Он не должен сидеть. Мы не сторонний наблюдатель, мы можем вмешаться». И внесли залог — и немаленький! Они поддержали меня материально, авторитетом, и совершили очень крутой поступок.

В комментарии «Дождю» вы говорили, что не знали об общественном резонансе, который вызвало ваше дело. Что вы можете сказать об этом, выйдя на свободу?

— Я до сих пор еще не ознакомился с масштабом произошедшего. Не знаю, я послушал выступления, некоторые статьи почитал, много лестного [узнал] в свой адрес, очень приятно. Каждый день говорю раз по 20 «спасибо», не уверен, что заслуживаю все это. Я еще просто не успел физически ознакомиться. Я телефон получил часа три назад. В онлайне пробыл часа полтора-два, чтобы понять, что было. Пока я вижу, что люди возмущены.

Перед судом по административкам вы говорили, что то, что сделала полиция, — это политические репрессии…

 — Так оно и есть.

Кто, по вашему мнению, мог сделать заказ? Кому было нужно, чтобы на вас завели дело и закрыли в СИЗО?

— Не на меня одного дело и не на адвокатов. Это политические репрессии в отношении неопределенного круга лиц. Аванесян говорил, что проходит операция «Тотальный режим». 13 человек задержали до [протестной акции против пенсионной реформы], около 100 во время. Когда гонялись за ребятами… Их всех закрыли. Вылавливали на улице и сажали. Не представляясь, не говоря, в чем дело. Была задача сорвать шествие любым путем. Это политическая задача.

В случае со мной — я не знаю, был заказ или не был. Честно, мне кажется, это просто идиотизм и глобальная некомпетентность. Дальше включили стандартный алгоритм [по поводу того], что делать в таких случаях, а потом выяснилось, что это не работает, потому что пошло огромное возмущение. Некоторые источники говорили мне, что в разнарядке было сказано, чтобы Беньяш не попал в Краснодар. Почему? Чтобы не повторялся случай 6 мая. Чтобы не пришел в суд, чтобы не пришел в отделение полиции.

Не помню, кто мне рассказывал, но сотрудники полиции были очень возмущены, когда 5 мая мы прошлись с [активисткой штаба Навального] Верой [Холодной] по Красной скованные. Кто-то говорил «флешмоб», это не флешмоб на самом деле. Мы бы этой цепью махали и через нее скакали. Я боялся, что Вера, моя подзащитная, будет арестована и не получит юридическую помощь. Я однозначно был убежден, что ее арестуют. Я купил наручники… (смеется). Я хотел их купить в охотничьем магазине, но там их продают только по удостоверению. Пришлось их купить в секс-шопе. Поскольку они очень слабые, я купил толстую полуметровую цепь, разорвал наручники руками, надел на них цепь — и так, нормально. Там пробегала куча провокаторов, оперов, они смотрели на это и убегали. Потому что была поставлена задача задержать Веру, а двух человек задачи принимать не было, к тому же технически непонятно, как это сделать. Как-то я защитил ее по мере возможности. 

Потом со мной разговаривал [заместитель начальника полиции по охране общественного порядка УМВД России по Краснодару Александр] Папанов, долгих лет ему и хорошего здоровья, и он сказал, дескать, я все видел, но чтоб адвокат к живому человеку приковался — такого у нас не было. Я так понимаю, думали, что я и в этот раз прикуюсь к кому-то, но я не собирался. Я просто хотел прийти в отделение полиции и помогать задержанным. Вместо этого меня задержали до этого.

Есть вопрос о тех событиях, что предшествовали вашему задержанию, — публикации телефонов (за несколько дней до протестной акции 9 сентября в ответ на задержания активистов и сотрудников краснодарского штаба Алексея Навального Беньяш начал публиковать в соцсетях личные телефоны чиновников и тех, кого он считал причастными к неправомерным действиям на митингах — прим. Юга.ру). Считаете ли вы до сих пор эти действия правильными? Вы писали: «Ну и что мне грозит? Штраф 5 тысяч за персональные данные»?

— Это спор среди адвокатов о пределах допустимости в защите. Меня называют слишком радикально настроенным. Но клиента надо защитить. То, что происходило, было политическими репрессиями. Сами телефоны не являются предметом защиты закона о персональных данных. Закон я не нарушил. Когда я говорил, что выложу адреса проживания, я хотел, чтобы ко мне прислушались и оставили людей в покое. Если бы я их выложил, тогда меня можно было бы наказывать. А если я говорил о том, что я готов заполучить штраф... Ну да, заплачу, если нарушу. Я вот дорожные [штрафы], если приходят, оплачиваю.

То есть то, что вы публиковали эти телефоны, и то, что вы писали у себя в фейсбуке, — это была защита?

— Это была защита.

И вы себя не считаете политическим активистом?

— Нет. Я защитник.

Тогда другой вопрос. Глава СПЧ Михаил Федотов комментировал ваше дело и говорил, что надо отделять адвокатуру и политику, что расследованию вашего дела мешает политика.

— Во-первых, ни в одном нормативно-правовом акте не написано, что политику и адвокатуру смешивать нельзя. Политикой я не занимаюсь. Я защищал активистов. У меня сектор задач — защита. Представителю СПЧ можно так говорить, но мне очень обидно, когда адвокаты так говорят. Потому что они сами себя ограничивают. Я не занимаюсь политикой, но я не вижу ничего плохого, когда другой адвокат будет заниматься политикой. Почему нет. Я не вижу ограничений, чтобы вообще любой человек в России занимался политикой. Если мы говорим, что такая должность препятствует тебе заниматься политикой, то это получается дискриминация по профессиональному признаку. Я понимаю, если ты должностное лицо или судья — тут я согласен, ты не можешь выражать политическую позицию публично. Адвокатам не запрещено.

Второе: в одной из публикаций мой коллега очень много наговорил, почему адвокаты не могут заниматься политикой, целую кучу цитат привел. Когда я дочитал статью до конца, я уже забыл, с чего он начал. В качестве аргумента, почему адвокат не может заниматься политикой, он привел Робеспьера, Марата, Дантона и Керенского (речь идет об этом материале в «Адвокатской газете» — Юга.ру). Дескать, они занимались политикой, и это закончилось кровопролитием. Я другой пример приведу — Анатолий Собчак! Занимался политикой и был адвокатом. И из него, говорят, получился хороший политик. Авраам Линкольн — адвокат, освободил рабов. Что не так? Томас Мор — адвокат, стал канцлером Англии... правда, ему отрезали голову. Цицерон! Самый первый адвокат в истории. Он занимался защитой, был консулом, он был даже диктатором формально, защищал республику, боролся с коррупцией и заговорами. Благодаря этому республика Рима продержалась на пару десятилетий дольше. Правда, ему потом тоже отрезали голову, но он успешно совмещал политику и адвокатуру.

Не вижу ничего плохого, если мои коллеги будут заниматься политикой. Но мне это неинтересно, мне это не нравится. То, что у нас называется политикой, — это не политика, это узаконенная подлость. Я не буду политиком, не хочу. Мне нравится то, что я делаю. Я не смешивал политику с адвокатурой. Как правило, я защищал людей… Защищал политического активиста — говорят, что занимался политикой. Да почему? Я его защищаю! Я защищал «Пушкинский дол» (Беньяш представлял интересы 158 потерпевших в деле о мошенничестве с землями коттеджного поселка «Пушкинский дол» в Геленджике — прим. Юга.ру), там около 300 обманутых граждан. В суде говорят: вы политизируете! Я просто защищаю людей, что в этом такого?

Это важный вопрос на самом деле — адвокатура и политика. Наша задача — защитить людей всеми разрешенными методами. Если этот метод заключается в том, чтобы сообщить, что мэр — коррупционер, что судья или прокурор берут взятки, то мы это делаем. Но почему говорят, что это политика? Если процессуальный оппонент — политик, то это совсем не значит, что мы занимаемся политикой. Как раз это политиканы говорят, что адвокатура несовместима с политикой. Это не значит, что моим процессуальным оппонентом не может быть политик! Может. Но он сразу прикрывается и говорит: вы вмешиваетесь в политику. Мы просто хотим, чтоб ты в отставку ушел, потому что ты бездарный работник, коррупционер и вор. Я лично не избираюсь и ненавижу избирательные процессы. Это отвратительно.

Возвращаясь к вопросу об адвокатской палате. Как вы думаете, что повлияло на палату Краснодарского края, что они за вас вступились? 

— У нас палата одна из самых больших, третья или четвертая по количеству. У нас настоящие адвокаты в руководстве, принципиальные люди, порядочные, это важно. Не замешанные в пакостях, как в других регионах. У нас такого нет.

Дело в порядочности руководителей?

— Да. И плюс большой общественный резонанс. Они молодцы, они приняли принципиальное решение.

Были ли какие предпосылки к тому, что вас выпустят?

— Предпосылки изменения позиции прокурора я не знал. Может, они есть, но мне они неизвестны. За день прокурор изменила позицию и высказала разумное мнение, что постановление следователя незаконно.

Но накануне прокурору Краснодарского края Сергею Табельскому написал глава Федеральной палаты адвокатов Юрий Пилипенко и попросил взять на контроль ваше дело. Как думаете, это имело эффект?

— Если прокурор уделил большее внимание этому процессу и документам, если это произошло благодаря звонку, то да. Но это не давление. Это просьба внимательнее отнестись и посмотреть. Если и было давление, то оно было общественным.

Один из ваших адвокатов сказал, что дальнейшие действия защиты будут зависеть от вашей позиции. Можете сказать, как будете строить защиту дальше?

— Попробуем прекратить уголовное дело. Нет — будем работать на оправдание.

Что-то уже известно по поводу расследования, на каком оно этапе?

— Начальном. Там не допросили свидетелей. Провели несколько экспертиз, я так думаю, назначили. Заключения эксперта еще нет.

Есть шансы, что дело не дойдет до суда и развалится?

— Такие шансы всегда есть.

В последние годы в Краснодарском крае было много случаев политэмиграции. Представляете ли вы для себя такую ситуацию, при которой вам придется уехать из России, — или для вас это неприемлемо?

— Нормальный человек рассматривает весь мир как место, где он живет. Если мне захочется уехать, то я уеду, а сейчас не хочу. Не вижу ничего плохого, если человек уедет. Но я не собираюсь ехать как политэмигрант, это точно не входит в мои планы. Я вообще убежден, что уезжать по политике надо тогда, когда угрожают жизни и семье. Тогда человек имеет право на это. Если ему выписали пару административных арестов, то это ничего не значит. Есть [координатор «Эковахты по Северному Кавказу» Андрей] Рудомаха, вот он больше всех имеет право быть политэмигрантом. Но он не уезжает. У меня нет такого желания, надо мной надо хорошо поработать, чтоб оно возникло. И одним арестом не отделаются.