Невыносимый взгляд. Как научиться жить рядом с прошлым, которое разделяет

Редактор Юга.ру Денис Куренов рассказывает, почему умение выдерживать «плохое соседство» непримиримых идей — главный тест на демократическую зрелость общества.

Американский социолог Луис Вирт в своем эссе «Урбанизм как образ жизни» вывел одну из фундаментальных формул современности: город — это плавильный котел, где бок о бок существуют чужаки. Это пространство, где физическая близость уживается с социальной дистанцией. Город, по Вирту, — это триумф терпимости к инаковости, сложный полифонический хор, пришедший на смену монолитному унисону деревенской общины. Способность жить рядом с теми, кто думает, верит и помнит иначе, — маркер зрелого общества, его цивилизационный экзамен.

Российское общество сдает этот экзамен с трагической сложностью. История нашей страны — это в том числе и история тектонического разлома. Октябрь 1917 года стал не просто сменой режима, а точкой радикального разрыва, запуском беспрецедентного по масштабу проекта по переустройству мира. Возникли две разные вселенные, две оптики, две системы ценностей, вынужденные делить одно географическое пространство. Мир, где строили храмы, и мир, где их взрывали. Мир дворянских усадеб и мир пролетарской диктатуры. Эти два мира до сих пор смотрят друг на друга из прошлого, как два враждующих отражения.

В 2006 году в Краснодаре этот разлом материализовался в бронзе. На площадь напротив здания Законодательного собрания вернулась императрица Екатерина II. Но ее взгляд упирался в фигуру Владимира Ленина — архитектора иного, альтернативного проекта, построенного на полном отрицании ее мира. Империя и Революция застыли в немом поединке. Власть инстинктивно испугалась «плохого соседства» — визуального, почти физического обнажения той самой разрывности российской исторической поступи. Эта площадь с двумя титанами перестала быть просто площадью — она стала кардиограммой национального раскола. И, убирая Ленина, ее попытались не вылечить, а просто «выровнять», как будто можно скрыть этот раскол, наспех заменив его очередным фонтаном. Это был акт не примирения, а идеологической косметологии.

Парадокс, однако, состоял в том, что этот сознательный акт «разведения» двух эпох был предвосхищен куда более острой драмой: двумя годами ранее сам город, в своей живой топонимике, уже столкнул эти два непримиримых мира. В 2004-м в Краснодар привезли мощи великой княгини Елизаветы Федоровны. И по пути к Рождественскому храму крестный ход прошел в том числе и по улице имени Ивана Каляева — террориста-эсера, убившего мужа преподобномученицы Сергея Александровича. Так, маршрут, связанный с памятью о старой России, пролег по территории, символически посвященной одному из деятелей, бросивших ей радикальный вызов. Имперское милосердие и революционная целесообразность, монархическая святость и радикальное политическое действие встретились на краснодарской улице. Это была фрейдистская оговорка истории, случайное обнажение той глубокой, незаживающей раны, которую мы предпочитаем не замечать, по которой мы ходим каждый день.

Но наша задача не в том, чтобы вынести вердикт, кто был прав, а кто виноват в этом вековом споре. Попытка судить историю — удел идеологов, а не мыслящих граждан. Наша задача — в другом. В мужестве признать ее трагическую многомерность. В силе выдержать этот невыносимый взгляд, которым смотрят друг на друга Екатерина II и Ленин, Елизавета Федоровна и Каляев. Признать, что все они — части нашего прошлого, от которого невозможно отказаться, как нельзя отказаться от одного из своих родителей, даже если они возненавидели друг друга.

Сила демократии — не в насаждении единственно верной картины мира, а в создании такого пространства, где за приверженность любой из них не подвергают гонениям. Демократия — это искусство жить вместе после разрыва. Это система, которая гарантирует, что спор идей никогда больше не перерастет в грохот взрывов, аресты за слова и поиски «врагов народа». Демократия — это национальное обретение внутренней силы, которая позволит Екатерине II и Ленину вечно смотреть друг на друга на наших площадях. Не потому, что мы отказываемся обсуждать, кто из них прав, а потому что мы понимаем: их безмолвный спор не должен стать прелюдией к очередной гражданской войне.