Автор «Тотального диктанта — 2018» Гузель Яхина: «Нигде, кроме России, не представляю себе жизни»

14 апреля по всему миру взрослые русскоговорящие люди снова сядут за парты — писать «Тотальный диктант» и проверять на прочность свои познания в родном языке, изрядно потрепанные в боях за скорость набора сообщений в мессенджерах. В этом году автором текста стала писательница Гузель Яхина.

По просьбе портала Юга.ру журналистка Мадина Амади поговорила с ней о любви к чтению и к Родине, особенностях национального менталитета и новом романе (спойлер: его уже отдали в печать!).

«Тотальный диктант» — проект популяризации русского языка и литературы, но настоящая любовь или нелюбовь к ним обычно родом из детства. Как привить эту любовь ребенку? Нужно ли «заставлять» читать современных детей, родившихся в цифровую эпоху?

— Родителям, чтобы привить детям любовь к чтению, нужно делать одно единственное, по-моему: читать самим. Только если ребенок наблюдает читающего родителя — читающего долго, с искренним интересом не какую-нибудь бесплатную газетку, а книгу (неважно, бумажную или электронную), и не один вечер, а постоянно, много лет — вот только тогда можно говорить о «привитой» любви. Все самые главные вещи закладываются в раннем возрасте — через повторение, через подражание примеру взрослых, через эмоциональное отношение взрослых к тому или иному явлению. Если мама-папа любят читать — у ребенка есть все шансы заразиться этой любовью. А заставлять детей что-либо делать — занятие неблагодарное и вредное. Насилие не может быть во благо.

Вы не раз рассказывали историю издания вашей книги. Исходя из этого опыта, какой алгоритм действий вы могли бы посоветовать начинающим авторам? Куда лучше нести, отправлять, выкладывать свою рукопись? 

— Я бы посоветовала молодым авторам «стучаться в сто дверей»: и в сети публиковаться, и в толстых журналах, и в творческие школы ходить, и по редакциям рукописи рассылать, и знакомых в литературном мире искать… Какая-нибудь дверь да откроется. А заранее предсказать, какая из ста, — невозможно.

Ваш роман переведен на 20 языков, на очереди еще девять, верно? Мы видим, как, с одной стороны, литература стирает границы, с другой — в отношении России они сегодня только укрепляются. Вы ощущаете международную изоляцию России? Как относитесь к этому?

— Все верно: заключены договоры о переводе «Зулейхи» на 29 языков, две трети уже вышли. Сегодня границы в мире укрепляются, возникают, растут — не только между Россией и Западом, во всем мире. В этой ситуации лучшее, что я могу сделать: написать текст — о том, что волнует. Языком литературы попробовать выразить свои мысли, свою позицию. Недавно как раз закончила работу над новым романом — он называется «Дети мои» и рассказывает о жизни Немецкой автономии на Волге в первые советские десятилетия. Писала два года. Удивительным образом какие-то моменты — главы о Сталине, к примеру, — сегодня звучат очень актуально. В этом нет моей заслуги: история циклична, интерес к фигуре Сталина в современном российском обществе высок.

Национальный колорит вашего первого романа, многочисленные интервью, в которых вы говорите о важности связей с предками, — означает ли это, что вы не могли бы представить себе эмиграцию? Или, точнее, при каких условиях вы могли/захотели/вынуждены были бы уехать? Что для вас малая Родина сейчас, когда вы живете в Москве?

— До того как начала писать, я много работала с иностранными коллегами, в иностранных компаниях или для международных проектов. Не скрою, были предложения уехать на работу за рубеж, были возможности остаться — в Европе, в Юго-Восточной Азии. Но мысль об эмиграции никогда не возникала. Я хочу жить и работать в России. Нигде, кроме России, не представляю себе жизни. Рада, что в этом вопросе мы полностью совпадаем с мужем: с самого начала мы договорились о том, что живем и растим ребенка здесь.

Другое дело, что я воспитана родным городом. Казань — это точка пересечения разных религий, культур, языков, менталитетов. Точка толерантности, точка понимания, точка взаимного уважения. И мне очень комфортно в многонациональном и многокультурном пространстве, комфортно «на границе между». Поэтому часто в Европе ловлю себя на ощущении, что я не в гостях. Нет, не то чтобы дома — но и не в гостях.

А Казань люблю очень, бываю там раз в два-три месяца. Казань — это не только про татарское или русское. Это про единое целое, которое в итоге оказывается больше простой суммы составляющих. Когда спрашивают, отношу ли я себя к татарским писателям или к русским, предпочитаю называть себя «писателем из Казани».

Критики говорят, что, с одной стороны, ваш роман женский, с другой — что манера письма у вас мужская, имея в виду точность, выверенность слов и отсутствие художественных излишеств. Как вы сами определяете эту гендерную принадлежность своего романа? Вообще — бывает ли литература мужской и женской?

— Писатель не должен, наверное, вторгаться на территорию литературной критики. Относить роман к тому или иному жанру, ставить его на ту или иную полку — прерогатива критиков, редакторов, литературоведов. Я сталкивалась с очень разными прочтениями «Зулейхи»: кто-то считает его антисталинским романом, кто‑то — просталинским (в истории эмансипации на ссыльном поселении кто-то умудрился разглядеть оправдание сталинского режима); кто-то называет продолжением традиций лагерной прозы, а кто-то — легковесным женским романом, недопустимой беллетризацией темы репрессий; кто-то видит в нем гимн татарской женщине, продолжение традиций национальной культуры, а кто-то — очернение татарской жизни; роман называют то магическим реализмом, то восстанием из мертвых ужасного соцреализма… Вы знаете, я спокойно отношусь к тому, на какую полку ставят роман. Главное — его читают.

Тексты для «Тотального диктанта» — часть вашей новой книги, где история человека снова помещена в контекст истории нашей страны. Почему вас тянет исследовать прошлое, почему не современность? О чем ваш новый роман, если попытаться сформулировать коротко?

— Для того чтобы писать о современности, нужно обладать особой чуткостью, наверное, особым ощущением действительности. У меня пока все попытки написать «про сегодня» оканчивались ничем. Только одна из многих попыток удалась: рассказ «Швайпольт», эпизод из жизни мелкого барыги — перекупщика старых вещей и антиквариата.

А вот про прошлое — получается. И самой очень интересно писать. У писателя Марины Степновой есть замечательное рассуждение о том, что у автора бывает воспитано «чувство времени»: про один конкретный исторический период он пишет искренне и хорошо, а сдвинься по временной шкале на десяток лет вперед или назад — и уже ничего не выходит. Соглашусь с Мариной. Для меня таким вот магнитом стали двадцатые и тридцатые годы прошлого века.

Слишком многое про то время не договорено, не рассказано нашими бабушками и дедушками: «молчащее поколение» многое скрывало. И теперь нам приходится самим наверстывать — читать, исследовать, иногда писать об этом. Получается, что исторический роман — и написание его, и чтение — это такой особый способ связи с ушедшими поколениями, которые не умели и не могли рассказать нам о себе.

Молчание — одна из главных тем романа «Дети мои». Молчание — как пассивный протест против происходящего, как попытка забыть и отринуть прошлое, как способ изоляции. Главный герой романа — сельский учитель Якоб Иванович Бах — отворачивается от мира, от жестоких реалий ранних советских лет, уединяется на дальнем хуторе и растит единственную дочь Анче. Растит в любви, но и — в молчании. Сможет ли Бах сохранить свой бессловесный мирок? Сможет ли выжить в нем живая и энергичная Анче? Какую цену заплатит Бах за свое многолетнее молчание? Об этом история.

А еще о том, как большое чувство — к женщине, к собственному ребенку — рождает в нашем сердце большие страхи и одновременно помогает эти страхи преодолеть. А еще — наверное, это главное — о преодолении собственной судьбы. Бах — классический «маленький человек» русской литературы (хотя по национальности — немец). В его тихую «мышиную» жизнь врывается большая история — и толкает его: в трагические отношения с женщиной, в отцовство, в творчество, в воспитание приемных детей… Все это наполняет его, превращая из «маленького человека» в настоящего большого героя.

Роман появится в мае в «Редакции Елены Шубиной», надеюсь впервые представить его читателям на Петербургском книжном салоне. Буквально вчера ночью была готова финальная верстка, обложка. Скоро отдаем в печать. Волнуюсь, конечно.

Существует мнение, что писать хорошо автор может только о том, что в той или иной степени знает сам. «Зулейха открывает глаза» — отсылка к истории вашей бабушки, новая книга перекликается с вашей профессией преподавателя немецкого языка — знакомые вещи служат катализаторами историй? Возможно ли, по-вашему, писать без личностного опыта/контекста?

— Катализатором истории может быть что угодно, думаю: воспоминание, некий эмоционально окрашенный опыт, живопись, музыка, внезапно пришедшая в голову сцена, факт биографии родного человека, даже телесное ощущение какое-то или запах. Главное, чтобы это был очень сильный катализатор: чтобы при одной мысли о нем дыхание сбивалось или плакать хотелось. Если это так — значит, за этим запахом или мелодией стоит что-то очень важное для автора. И это важное нужно из себя вытащить — понемногу, осторожно. Этот катализатор — маленький плацдарм, который автор выстраивает себе на территории чужой пока для него истории, точка опоры. И с этой точки начинается разворачивание истории, ее написание. В сложные моменты — когда текст «не идет» или когда все придуманное кажется слабым и беспомощным — автор может найти прибежище на этом плацдарме, передохнуть, напитаться силами. Для написания рассказа или повести достаточна маленькая точка опоры. А для создания романа в течение нескольких лет нужен большой и крепкий плацдарм, настоящая военная крепость. Чем больше у автора связей с историей — знакомый контекст, биографии родственников, какое-то очень личное отношение к теме, перенесенная травма — тем ему легче писать.

К примеру, когда я только начала работать над романом «Дети мои», то не была уверена, что вообще имею моральное право писать об этом народе, о мире немецкого Поволжья, уже канувшем в лету. Но потом обнаружила очень интересный сущностный момент, который и стал для меня вот таким плацдармом на чужой территории: немцев объединяло с другими народами Поволжья одно большое чувство — любовь к Волге. Эту любовь я встретила в текстах романов российских немцев, в их дневниках, песнях, авторских сказках. И эта любовь стала для меня точкой опоры при создании всей истории «Детей». Я сама волжанка и очень хорошо понимаю, что такое любовь к большой реке, на которой ты вырос. Эта любовь стала моей личной точкой пересечения с миром немецкого Поволжья — ничуть не меньшей, чем диплом учителя немецкого языка.

О чем вы мечтаете — как писатель и как человек?

— Много не мечтаю. Придумываю, фантазирую, сочиняю, строю сюжет, продумываю архитектуру истории, грежу вместе со своими героями — да. Волнуюсь о своей дочери, размышляю о ней, строю планы, рассказываю ей об этих планах — да. Но не мечтаю.

Если вы спросите, чего бы мне очень хотелось, отвечу так. Как писателю мне бы хотелось, чтобы роман «Дети мои» нашел своего читателя. Хотелось бы написать еще несколько историй — еще несколько книг. Как человеку мне бы хотелось, чтобы новая холодная война, о которой сейчас все рассуждают с экрана телевизора, скорее закончилась; чтобы люди не дали себя втянуть в эту войну, не включились в нее. Мне бы очень хотелось, чтобы моей дочери нравилось жить в России. И ее детям чтобы нравилось, и внукам.

14 апреля в Краснодаре в шестой раз пройдет международная акция проверки грамотности «Тотальный диктант». Участником может стать любой желающий. Для этого необходимо с 4 апреля зарегистрироваться на одной из площадок проведения диктанта на сайте totaldict.ru.

Диктант по тексту Гузели Яхиной напишут в 80 странах мира. Разным площадкам достанется один из трех отрывков — «Утро», «День» и «Вечер», — являющихся частью нового романа писательницы «Дети мои».