«У нас была сцена, но не было мифа». Автор «Ритмов южной окраины» Роман Матыцин — о том, почему кубанский рок не влился в мейнстрим

В середине декабря в краснодарском магазине Beatsound прошла презентация книги «Ритмы южной окраины» — первой масштабной документации музыкальной жизни региона 1960–1980-х годов. Ее автор, журналист Роман Матыцин, называет свой труд «попыткой заскочить на подножку уходящего поезда»: многих героев той эпохи уже нет в живых, а бобины с уникальными записями рассыпаются в пыль.

Редактор Юга.ру Денис Куренов поговорил с Матыциным о том, почему Краснодар не стал рок-столицей, как родственники банды Цапков связаны с легендой шансона Аркадием Северным и о том, почему местным группам не стоит стесняться своей «кубаноидности» в музыке.

Роман Матыцин — журналист, музыкальный обозреватель, радиоведущий. Работал в эфире пяти радиостанций. Публиковался в изданиях разного формата: от газеты «Вольная Кубань» до портала Артемия Троицкого* Jamsession.

Ты — музыкальный журналист, человек, глубоко погруженный в среду, о которой пишешь. Более того, один из героев книги — твой дядя, Владимир Дегтярев. Это не мешало сохранять объективность? Или личная вовлеченность помогала в работе?

— Знаешь, ни то ни другое. Многих героев книги, включая самого Дегтярева, я помню еще с восьмидесятых, но сама «тусовка» не была для меня главным ориентиром. Приоритеты были иными. Честно говоря, я бы и не назвал себя исключительно музыкальным журналистом — сфера моих интересов гораздо шире. Моей отправной точкой стал огромный интерес к музыкальной прессе, который появился еще на рубеже восьмидесятых и девяностых.

Какие издания ты тогда читал?

— Я изучал массу литературы, мне в руки попадали такие самиздатовские журналы, как «Урлайт», «Ухо»... Но настоящим откровением стала «Контркультура» Сергея Гурьева и его единомышленников. Кстати, там еще в 1991 году публиковался Артем Липатов, который в итоге написал блерб [короткий отзыв на обложке. — Прим. Юга.ру] к моей книге. Когда в начале девяностых появились «Пиноллер», «Контркультура» и другие подобные издания, их было невероятно интересно читать. Я поглощал информацию в огромных количествах: у меня до сих пор стоит целый стеллаж редких книг о рок-музыке тех лет, которые так и не были переизданы. Из зарубежного в руки попала «Рок-энциклопедия» от издательства Penguin — огромный том, который я буквально «проглотил».

Ты говоришь об информационном голоде. А как в то время воспринималась сама музыка?

— Это ощущалось так, будто ты долго находился в затхлом помещении, и вдруг резко распахнули дверь. Ты вдыхаешь этот воздух всеми легкими. По телевизору шли передачи «Экзотика», «Программа А», где рок-концерты звучали в прямом эфире. Переосмысление того периода — что в той музыке было правильно, а что нет, была ли она «кривой» или профессиональной, логоцентричной или какой-то еще — пришло гораздо позже. В тот момент это был просто взрыв.

Яркий пример — «Гражданская оборона», которую я впервые услышал в 1989 году и был поражен уровнем их наглости. Я тогда слушал прогрессивный рок, был воспитан нашей краснодарской «Поляной» [место встреч меломанов и неформалов в Краснодаре, возле стадиона «Кубань». — Прим. Юга.ру], где ценилось качество исполнения. И тут появляются люди с вызывающей музыкой, которая, казалось, перечеркивала весь мой предыдущий опыт. Позже именно журналы, та же «Контркультура» с ее креном в сторону «Комитета охраны тепла» или всей сибирской волны, объяснили мне суть этого явления, и я его отчасти принял.

Ко мне пришло осознание: свердловский рок-клуб, омская панк-волна, ленинградский рок — сам героический эпос вокруг них был во многом сконструирован журналистами. Определенным регионам повезло с людьми, способными этот миф структурировать и продвигать. В случае с сибирским панком это был Егор Летов — гениальный пиарщик, который раскручивал свой коллектив по всем законам жанра, взаимодействуя и с самиздатом, и с московскими журналистами. Это была мифология со своей идеологией, которую Летов постоянно менял. В Питере была своя идеология, в Свердловске — своя. Но центром притяжения всегда оставалась Москва.

Получается, южная сцена, о которой твоя книга, просто не смогла создать такой миф и пробиться в центр?

— Именно так. В Ростовской области и на Кубани тоже было много групп, кипела своя жизнь. Качество многих коллективов, как я слышу по записям сейчас, было очень достойным, в них были интересные идеи. Но у нас не сложилось того «клина», той ударной силы, которая двинулась бы на завоевание Москвы. Это сегодня группа Motorama может жить в Ростове и гастролировать по миру, а тогда без Москвы было не обойтись. Нашему региону просто не повезло: не удалось вовремя конкретизировать и подать свою идею. У нас была сцена, но не было мифа.

Давай очертим рамки: о каких годах ты пишешь в книге? И был ли это объективный срез всего интересного или ты опирался на личные вкусы?

— Работая над проектом, я сразу отключил личные вкусы — это вопрос профессионализма. Публицисты часто грешат тем, что продвигают только «своих», и я хотел этого избежать. Для меня было важно показать, что Краснодар и Ростов долгое время оставались terra incognita: о них что-то слышали, но четкой картины происходившего не было. Информацию приходилось собирать по крупицам. Поэтому я использовал не жанровый, а хронологический метод, стараясь охватить все: от джаза до рок-музыки. По сути, эта книга стала открытием региона не только для внешнего мира, но и для самих местных жителей.

Ты говоришь «все», но в книге нет, например, не только академической музыки (это объяснимо), но и тех, кто занимался околофолком…

— С фолком отдельная история. Пришлось бы глубоко касаться темы Кубанского казачьего хора, а это сфера непростых официальных отношений. В начале семидесятых хор вообще хотели ликвидировать, превратив его в некое «казачье варьете». Виктор Захарченко, приехавший из Сибири, за короткий срок отстоял коллектив, и в этом его несомненная заслуга. Но дальнейшая история хора неоднозначна и требует очень осторожного описания, ведь сегодня это главная «поп-звезда» региона, самый настоящий мейнстрим. Моя же книга — о другой музыкальной жизни.

Хорошо, давай вернемся к той музыке, что вошла в книгу. Ты говорил, что у нас не было фигур формата Егора Летова, которые могли себя агрессивно продвигать. Но как тогда развивалась сцена? Можешь выделить ключевые этапы?

— Музыкальная культура того времени развивалась волнами. Первая — джазовая — началась еще в конце пятидесятых. На Кубани это проявилось в деятельности ансамбля «Юность» под руководством Евграфа Красноселова, там еще играл саксофонист Владимир Готлиб. Многие говорят, что джаза на Кубани не было, но я с этим не согласен: ансамблей хватало, пусть часто это и был «скрытый», ресторанный джаз.

Вторая волна — это нечеловеческой силы взрыв самодеятельных ансамблей при Домах культуры в семидесятых. Молодежь в брюках-клеш массово создавала группы, и государство это поощряло, решив возглавить процесс. Систему ДК я считаю великим благом — людям давали площадки. Они играли на танцах, ориентируясь на Deep Purple и Led Zeppelin. Их часто называют самодеятельностью, но я считаю их первыми инди-группами. Я с азартом разыскиваю их записи — среди них встречаются если не бриллианты, то настоящие алмазы.

А что пришло на смену ВИА?

— Так называемая «андроповская реакция». Когда Андропов сменил Брежнева, началось закручивание гаек и гонения на рок-музыку. Появились одиозные «черные списки» запрещенных групп. Но запреты дали обратный эффект: сформировался настоящий рок-андеграунд. И при Горбачеве, с объявлением гласности, поднялась третья, самая мощная волна. Появилось несметное количество рок-групп, которые отрицали ВИА как конформистов. Взрыв произошел везде: в Москве, Сибири, Украине. У нас на Кубани ключевой фигурой я бы назвал Сашу Эбергардта. Он первым организовал четкий рок-клуб «ХимДым», куда съезжались группы со всего юга.

Получается, и группы были, и лидеры, и фестивали. Так чего же все-таки не хватило? Почему та же «сибирская волна» стала узнаваемым брендом, а наша сцена осталась локальной историей?

— Нам не хватило наглости. Кубань традиционно считается аграрным регионом, культурным гетто. Это мнение навязывается извне и, к сожалению, процветает внутри. Та же «сибирская волна» была грубым, кулибинским, гаражным панком, но они были заряжены идеей: «Мы всех порвем, мы сделаем эту страну». И они это сделали. У нас же господствовала иная психология: «Что мы можем? Нам нужно в Москву, чтобы из нас там что-то сделали». Это гнилая идея.

То есть проблема не в таланте, а в менталитете?

— Именно. Должно быть понятие «сцены» — объединения людей, которые двигают свое искусство независимо от шоу-бизнеса. В США, на юге, тебя не поймут, если ты начнешь превозносить Нью-Йорк, потому что у них есть Lynyrd Skynyrd и гордость за свой «южный рок». У нас люди, которые двигали сцену, были такими же южными — талантливыми, но порой слишком инертными. Главная проблема юга России — это лень и неверие в самих себя.

Можно ли сказать, что у южнороссийской сцены, о которой ты пишешь, был свой, узнаваемый «южный саунд»? Что-то, что отличало ее от того, что делали в Питере, Свердловске или Москве?

— На поверхности лежит такая яркая черта, как наше знаменитое фрикативное «г». Оно отчетливо слышно в говоре и вокале многих групп: «Мрачный квартал», группа «Нет» и другие.

Но есть и более глубокие вещи. Я убежден, что мы здесь, на юге России, буквально сидим на золотой жиле фолка. Казачий фольклор — явление совершенно аутентичное и мощное. К сожалению, это наследие мало использовалось нашими группами. Исключения — группы «Нет» и «Дрынк». Они не стеснялись некоторой «колхозности», которая, если присмотреться, на юге США или в Шотландии выставляется как главная фишка. У нас же «кубаноидность» часто стыдливо прикрывали. Однако в альбоме «Хуга» группы «Нет» этот фолковый подход был реализован очень интересно. Именно эта аутентичная составляющая сделала их одной из самых знаменитых команд Краснодара.

То есть ты считаешь, что именно опора на местные корни могла бы стать той самой фишкой?

— Казачья песня остается главной музыкальной константой региона с начала XIX века. И речь не о том, чтобы все рокеры начали играть фолк — это было бы глупо. Но есть неоспоримая данность: наш менталитет, специфика речи, «сельскохозяйственная» сущность Кубани. Смешно наблюдать, как местные коллективы напускают на себя столичный лоск, лишь бы не быть похожими на самих себя. Даже отрицание этой аутентичности — все равно происходит с оглядкой: только бы не так, как здесь. И это само по себе выдает в них кубанцев.

В этом плане мне нравится ростовская группа Motorama. Они делают качественный постпанк, но везде подчеркивают, что они — ростовчане. И если послушать вокал Влада Паршина, в его английском прекрасно чувствуется ростовский диалект. Это не зазорно, это — осознание своих корней.

Я не призываю всех петь о «варэничках». Но мне жаль, что у нас так и не появилось по-настоящему маскулинного коллектива с тяжелыми гитарами, который эксплуатировал бы казачью тему так, как Lynyrd Skynyrd используют ковбойскую.

Книга все-таки о музыке, у читателя возникнет логичный вопрос: где все это послушать? Ты готовишь какие-то аудиоприложения?

— Изначально я хотел расставить в книге QR-коды, но издатели отговорили. Практика показывает, что через несколько лет ссылки часто перестают работать. Поэтому от идеи кодов в бумажной версии отказались. Сейчас я думаю над созданием специального ресурса, скорее всего на Bandcamp. Электронная версия книги, которую я сейчас верстаю, даст больше возможностей для интеграции аудио. Главная сложность в том, что я хочу собрать архив музыки семидесятых и восьмидесятых годов. Это записи на бобинах, которые буквально осыпаются. Оцифровка — это целый квест, но у меня есть друзья со студиями, которым это интересно. С музыкой девяностых и нулевых проблем меньше.

Подчеркну, что книга не совсем о музыке в чистом виде. Музыка здесь — действующее лицо, которое существует на фоне декораций разных эпох. Это классический прием, как в «Тихом Доне» или «Унесенных ветром»: люди заняты своими делами (в данном случае — творчеством), а вокруг разворачивается история.

Например, гитарист Юрий Горшенин, игравший в одной из первых рок-групп города «Аборигены» (1969 год), а затем в ВИА «Ива», рассказывает о выступлениях в мотеле «Южный» на ул. Московской. Это было культовое место, где за одним столом могли сидеть комсомольские работники, бандиты, каталы и воры в законе. Авторская речь в книге перемежается с такой «псевдопрямой» речью очевидцев, которую я препарировал, чтобы передать дух времени — цвет, запах, атмосферу.

Книга — формат благородный, но тяжеловесный для эпохи тиктоков. Не думал ли ты сделать подкаст или документальный фильм?

— О подкасте я думаю, да, собираюсь сделать. Но я не согласен с тем, что книга отжила свое. Да, аудитория тиктока ее не прочтет, но у моей книги есть своя аудитория. И, что удивительно, есть прослойка подростков, которые читают запоем. К тому же тираж такой публицистики ограничен, это не массовый продукт. Если 2–3 тысячи человек купят и послушают — это уже большая удача. А документальное кино — вещь не менее тяжеловесная, чем книга, и главная проблема здесь — нехватка архивных видеокадров, остались в основном фото.

Но ведь трудности не только в поиске видео? С какими еще проблемами ты столкнулся, работая над таким проектом в наше время?

— Реализация упирается в две вещи. Первая — финансы. Я в этом проекте и автор, и редактор, и издатель, и швец, и жнец. Вторая проблема — нынешняя повестка. Конфликт с Украиной отрезал огромный пласт связей. В книге описано взаимодействие кубанской и харьковской сцен в девяностые. Сейчас я не могу к ним обратиться за материалами — меня просто пошлют. Это больно, ведь это часть общей истории. Есть и цензурные сложности. В книге много моментов, связанных с «расширителями сознания». Я расставил все возможные предупреждения (18+), но современная цензура, вооруженная искусственным интеллектом, бывает беспощадной. Это тонкий лед.

Подумал, что такую работу по-хорошему должны выполнять институты культуры, а делают энтузиасты-одиночки. Почему так происходит?

— Так было всегда. В нашем институте культуры есть достойные люди, но система заставляет их заниматься самосохранением. Преподаватели озабочены тем, чтобы удержаться на плаву в университетских интригах и отработать официальную повестку. Исследовательская работа им часто неинтересна, потому что они видят: их студенты мечтают только о том, чтобы поскорее уехать в Москву.

Были подвижники, например Григорий Гиберт, — настоящая звезда кинокритики, он всегда искал кубанские корни в искусстве. Но в целом казенные заведения не стремятся изучать андеграунд. Я искал диссертации по теме и нашел всего пару работ. Опять срабатывает синдром: у нас ничего интересного быть не может. Поэтому все держится на одиночках, каким был и Саша Эбергардт. С этим нужно просто смириться.

Книга охватывает период до конца 1980-х. Знаю, что будет продолжение о девяностых и нулевых. Расскажи об этом в формате тизера.

— Тизер простой: девяностые и нулевые на юге — это невероятный пласт. Будет группа Karamazov Twins из Майкопа, известная по фильмам Сергея Лобана. Будет новороссийская сцена, например, группа «Небесная канцелярия», которую выпускал Артемий Троицкий*. Будет даже Кущевка. В семидесятые там была мощная сцена.

Есть один мрачный, но захватывающий сюжет. Мало кто знает, что знаменитые концерты Аркадия Северного записывались именно в Тихорецке и Кущевке. Я об этом подробно рассказываю в книге. Когда я начал изучать состав ВИА «Веселые ритмы», который ему аккомпанировал, я обнаружил известные фамилии. Оказалось, что некоторые участники, включая бэк-вокалистку Валентину Цеповяз, — это родственники той самой кущевской банды. История музыки здесь тесно переплетается с криминальной историей региона. Сюжетов очень много, и все они — о нашей южной жизни.

Как считаешь, «Ритмы южной окраины» помогут наконец создать тот самый миф о кубанской сцене?

— Надеюсь, что как минимум этому поспособствуют. Я пытался сделать то, что не было сделано в девяностые, — заполнить исторический вакуум. Попытки заявить о себе были и тогда: Борис Рабинович издавал в Штатах журнал «Креза», в Ростове выходил «Ура Бум-Бум!»... Сейчас я планирую пойти дальше и опубликовать архивы журналистов той поры — это станет своего рода фундаментом для нашей истории. Но главное происходит уже сейчас. Судя по отзывам из Москвы и Питера, затея была не напрасной. Когда люди там говорят: «Наконец-то мы начинаем что-то о вас узнавать», — я понимаю, что это и было моей главной мотивацией.

* — Минюст РФ признал Артемия Троицкого иноагентом.