Бесстрашные линейцы

Матвеев О.В.

Если развернуть карту предгорий Северного Кавказа, то сразу бросаются в глаза казачьи станицы, раскинувшие свои крылья, словно стая белых журавлей, по берегам Кубани и Терека. Застыли они в своём стремительном разбеге, широким полукружьем опоясывая южные границы России в кавказских предгорьях, как бы олицетворяя стремление казачества расширять и крепить пределы государства Российского. Многое помнят станицы – живые свидетельницы былой казачьей славы, хранительницы старых обычаев и устоев казачьей жизни.

В конце XVIII века основу Кавказской линии, протянувшейся на сотни вёрст вдоль Кубани, Малки и Терека, составляли крепости, редуты, фельдшанцы и другие укрепления. Но как бы не укреплены были эти опорные пункты, русское правительство понимало, что с одной только регулярной армией не одолеть беспокойного Кавказа. Лучшим средством замирения края являлось заселение его казачьими станицами. Понимали это и кавказские горцы. «Укрепление – это камень, - говорили они, - брошенный в поле: дождь и ветер уничтожают его; станица – это растение, которое вживается в землю корнями и понемногу застилает и охватывает поля».

Поселившихся на Кавказской линии казаков стали называть линейными казаками или линейцами. Помимо освоения новых земель и ведения собственного хозяйства на них легла вся тяжесть беспокойной кордонной службы с её ночными дозорами и частыми тревогами по отражению набегов немирных горцев.

Одними из первых для обустройства Линии были привлечены донские казаки, служившие на Кавказе. Негостеприимным поначалу оказался для донцов этот край! Недаром в старинной песне казаки пели о «линии-линеюшке, распроклятой сторонушке». Оказавшись в других климатических условиях, многие из них болели, попадали в лазареты и находили там свой последний приют… На Кавказ донские полки приходили часто составленные наполовину из малолетков, плохо обученных казаков, не знавших боевых качеств и военных хитростей горцев. Старейшие на Линии гребенские казаки, выраставшие среди боевых кавказских тревог, смеялись над непроворством донцов. Пики, грозное оружие донских казаков при встрече с неприятелем в чистом поле, превращались в условиях предгорий и лесных трущоб в бесполезную и обременительную вещь. «Камыш идёт!» - обычно кричали старые опытные бойцы, завидя сотню донцов с поднятыми вверх пиками, и насмехались над ними: «Эй, Гаврилыч, хоронись под катран!».

Тем не менее, на месте, приобвыкшись, донцы скоро становились отчаянными воинами, особенно если полк попадал к таким офицерам, как легендарный Яков Петрович Бакланов.

В мае 1792 г. для донских казаков истекал 3-х летний срок службы на Кавказе. Велико было возмущение донцов, когда они услыхали о том, что их и 3 вновь прибывших с Дона полка навсегда оставляют на Линии! Указ о поселении на Кавказе нарушал старинные казачьи права и привилегии, когда казаки переселялись на новые места по жребию и по очереди. Бегство на Дон с Линии приняло обвальный характер. Многие станицы отказывались принимать монарший указ и не желали выделять семейных казаков для поселения на «погибельном Кавказе». Расправа властей была короткой и жёсткой. Сорок восемь старшин и 298 казаков из 5 бунтовавших станиц были закованы в цепи, более полутора тысяч человек наказаны плетьми. Прозвище «кнутобойцы», которое имели старожилы первых кубанских линейных станиц, ещё долго напоминало о том, что за ослушание царского указа их предки были «биты кнутом» и поселены на Линии…

Прибывшие под конвоем 1000 семей донских казаков основали станицы Усть-Лабинскую, Прочноокопскую, Воровсколесскую, Кавказскую, Григориполисскую и Темнолесскую. Прикрыв участок границы в 300 вёрст, они составили Кубанский казачий полк.

Но сил для охраны границы от участившихся набегов горцев явно не хватало. Тогда в начале XIX в. на Линии поселили станицы Темижбекскую, Казанскую, Тифлисскую, Ладожскую и Воронежскую. Население этих станиц, составивших Кавказский казачий полк, набрали из бывших южнорусских однодворцев. Слово «однодворец» было известно ещё в начале XVII в. и обозначало тогда «сына боярского», не имевшего зависимых крестьянских дворов и вынужденного самостоятельно вести земледельческое хозяйство, т.е. жить одним двором. Это были московские служилые люди, «дети боярские», поселявшиеся на засечных чертах – пограничных линиях Русского государства, для которых одинаково значимы были тяжёлый плуг и острая сабля. В XVIII в. однодворцы занимали нишу между государственными крестьянами и дворянами и представляли собой полуземледельческое, полувоенное сословие. Они комплектовали специальные ландмилицкие полки, срок их службы ограничивался лишь 15 годами, в отличие от подавляющего большинства податного населения, пожизненно служившего в регулярных частях. Кроме того, некоторые однодворцы владели собственными крепостными крестьянами. Потомки московских порубежных ратников крайне болезненно воспринимали попытки царского правительства уравнять их с крестьянами, почитали это для себя за бесчестье. Нередко они хлопотали о том, чтобы их не смешивали с крестьянством и причислили к дворянам. У великого русского писателя Ивана Сергеевича Тургенева есть рассказ «Однодворец Овсянников». Вырисовывая портрет главного героя, писатель заметил, что однодворец «…своею важностью и неподвижностью, смышлёностью и ленью, своим прямодушием и упорством напоминал русских бояр допетровских времён… Ферязь бы к нему пристала».

В XVIII – начале XIX в. Российское государство продолжало использовать однодворцев в интересах расширяющейся политики освоения новых земель. Их переселяли на так называемую Украинскую линию, именно из них было создано Екатеринославское казачье войско. Переселением Екатеринославского войска на Кубань в 1802-1804 г. было положено начало массовому привлечению потомков московских служилых людей к охране правого фланга Кавказской линии. К середине XIX столетия однодворцы составят основной костяк формирующегося линейного казачества, намного опередив в численном отношении другие категории населения – донских казаков, украинских и русских крестьян, солдат регулярной армии и др. Имея традиции давнего служения на засечных укреплённых линиях, потомки русских служилых людей быстро осваивались на Кавказе. Нет ничего удивительного, что среди казачьих родов линейных станиц нам могут встретиться благородные фамилии Бельских, Пожарских, Анненковых, Одоевских, Бекетовых, Головиных, Новосельцевых, Денисовых и других наследников древней славы защитников Отечества.

Следующий этап освоения Линии был связан с переселением на Кубань Хопёрского полка. Хопёрский полк впоследствии стали считать старейшим в Кубанском казачьем войске: его историю вели с 1696 г., когда хопёрцы приняли участие в Азовском походе Петра Великого. Но сформирован полк был только 80 лет спустя. Его основу составили малороссийские казаки, обосновавшиеся при Новохопёрской крепости. Несмотря на малороссийскую основу, хопёрцы испытали на себе сильное воздействие русской культуры, особенно в разговорной речи. В 1825-1827 г. хопёрцы заняли самый напряжённый участок кордонной линии, основав станицы Баталпашинскую, Невиномысскую, Бекешевскую, Беломечётскую, Барсуковскую и карантинную.

Вскоре отдельные линейные казачьи полки были объеденены в Кавказское линейное казачье войско. Поскольку казаков для охраны Линии было всё ещё недостаточно, в войско продолжали зачислять однодворцев и государственных крестьян, которых переводили в казачье сословие целыми селениями. Состав линейцев Кубани был увеличен засчёт сформирования Ставропольского полка. А в 1840 году начинается устройство Новой, или Лабинской кордонной линии от устья реки Белой вверх по течению реки до Майкопского ущелья. Большую часть переселенцев составили жители старолинейных станиц, а также донские и малороссийские казаки, женатые солдаты регулярных полков, крестьяне. Среди новолинейцев оказались и семьи бывших дезертиров и военнопленных русских солдат, ранее составлявших в Персии (Иране) особый батальон охраны шаха. По соглашению с правительством Ирана они были возвращены на родину, зачислены в казаки и поселены в станицах Лабинской линии. Из станиц новой линии был составлен Лабинский казачий полк.

В своём большинстве линейные станицы строились по общему плану. С четырёх сторон они окапывались глубоким и широким рвом, по внутреннему краю которого насыпался вал, увенчанный плетнёвой оградой с колючим терновником. С двух сторон станицы устанавливались въезды – крепкие ворота. Прямые улицы рассекали станицу вдоль и поперёк. Посередине оставляли место для просторной площади, где у станичного правления казаки собирались по тревоге и проводили общественные сходы. Здесь же возводилась церковь. Церкви во многих станицах имели каменные ограды с бойницами. Это было последнее убежище для жителей, в случае, если горцы всё же ворвутся через станичные ворота.

В промежутках между станицами тянулся «кордон» - цепь сторожевых постов, между которыми в подходящих местах на ночь оставлялись «залоги». Главной задачей казаков в «залоге» было следить за переправой неприятельских партий (отрядов) и вовремя доносить об этом на посты и в ближайшие станицы. Донесения о заранее ожидаемых прорывах посылались по постам открытыми «цидулами», ставившими всю Линию в известность о грозящей опасности.

День в линейной станице начинался рано утром. На рассвете во все стороны выезжали конные разъезды, чтобы «осветить местность». И только когда эти разъезды доносили, что кругом всё спокойно и следов черкесов не обнаружено, растворялись ворота и станичники отправлялись на свои работы. В каждом саду, на каждой ниве или бахче становился мальчишка или дед с ружьём, чтобы вовремя предупредить об опасности нападения. Суровая обстановка на Кавказской линии заставляла казачат уже в 8 лет ловко управлять конём, а в 14 – владеть оружием. Не уступали своим мужьям, братьям и сыновьям храбрые казачки. Случалось, что и им приходилось брать в руки винтовку, а то и вилы – и оборонять станицу от неприятеля. О тревожной жизни тех лет рассказывала старинная казачья песня:

      День работаешь – потеешь,

      Солнце скрылось за бугром,

      И скотину загоняешь,

      И стоишь всю ночь с ружьём.

      Слышен шорох. Оглянулся –

      «Бац» с ружья. Тебя уж нет,

      Часовой наземь рухнулся,

      И простыл скотинки след.

      Не проходит одной ночи,

      Чтобы тихо обошлось:

       Бьют тревогу, что есть мочи,

       Знать, уж дракой началось…

Поэтому линеец всегда должен был готов к бою, где бы не находился, напрягать все свои физические и нравственные силы, чтобы противостоять опытным в набегах горцам. Заимствовав во многом у кавказских народов одежду, оружие, седловку и посадку, линейцы усвоили «живость и удаль своего противника», его уловки и тактические приёмы. «Линеец – это тот же черкес, только русской национальности», -говорили на Кавказе. Путешествующий по Кавказской линии известный французский писатель Александр Дюма так оценил военные способности линейцев: «Линейный казак – это единственный воин, который сражается как артист, и находит удовольствие в опасности… Рассказывают о невероятной храбрости этих людей». По словам писателя, горцы отдавали четырёх донских казаков за одного своего товарища, но линейного казака меняли только «один на один». Линейцы любили сомкнутый строй кавалерийской атаки, весьма опасный для наезднических предприятий горцев. Умение владеть остро отточенной шашкой составляло отличительный признак военного искусства линейных казаков.

Выдающиеся боевые качества заключались и в высоком уровне морально-психологической подготовки, в настрое на победу, уверенности в собственных силах. Однажды казак станицы Григориполисской пошёл на охоту и наткнулся в лесной чаще на черкеса. Враги обменялись выстрелами, но оба промахнулись. Тогда горец обнажил шашку, а казак набросился на черкеса с топором. Линеец смял под себя черкеса, но тот, лёжа, успел проколоть казаку живот и отрубить ухо. Истекающий кровью казак сумел раскроить черкесу топором череп, но так ослабел от ран, что не мог двигаться. Товарищи нашли его и отнесли в станицу, линеец выжил и выздоровел. Когда этот случай был доведён до сведения командующего Отдельным Кавказским корпусом графа И.Ф.Паскевича-Эриванского, он наградил казака орденом Св.Георгия IV степени и 100 руб. ассигнациями.

В 1832 году горцы напали на Троицкие хутора. Они были вовремя замечены и, потеряв в перестрелке с русскими двух убитых, стали уходить от преследования. Начальник Беломечётской станицы хорунжий Слёпушкин бросился их преследовать с 15 казаками и урядником. Горцев было 40 человек. Заметив малочисленность преследовавших их казаков, черкесы бросились в атаку. Казаки спешились, а сам Слёпушкин с шестью товарищами понеслись навстречу горцам с обнажёнными шашками. Натиск этот был столь решителен, что горцы бежали. За этот бой Слёпушкин был произведён в офицерский казачий чин сотника, два казака - в урядники, а урядник получил Георгиевский крест IV степени.

2 мая 1843 года трёхтысячная партия горцев обрушилась на станицу Бекешевскую. На выручку, сделав переход в тёмную, дождливую, весеннюю ночь около 40 вёрст, прискакали четыре сотни хопёрцев под командованием известного своим бесстрашием офицера, впоследствии ставшим атаманом, Феликса Антоновича Круковского. Станица в это время отчаянно защищалась стариками, женщинами и малолетками. Увидев немногочисленность отряда Круковского, черкесы всей массой бросились на хопёрцев. Казаки спешились и доблестно бились в полном окружении более двух часов, пока не подоспела подмога. В этом сражении пал храбрый сотник Бирюков, о котором впоследствии линейцы сложили песню, а в станице Бекешевской поставили памятник…

Эти и многие другие эпизоды борьбы с горцами принесли линейцам заслуженную славу бесстрашных воинов, доблестных защитников родной земли. Взаимное ожесточение, свойственное всякой войне компенсировалось данью уважения, которое отдавали друг другу достойные противники. Средневеково-патриархальные нравы Кавказской войны сближали линейцев и кавказских горцев. Набеги и ответные карательные походы воспринимались как обыденное явление, как, скажем непогода или жизненные неурядицы. Они воспитывали прекрасных воинов, обеспечивали хорошую школу выживания для многих поколений, давали героические примеры для подражания.