Начну с прозы. Картина произвелась набирающим в отечестве опыт методом краудсорсинга: люди сговариваются на проект, который осуществляют без зарплаты, если дело принесет прибыль, они получат оговоренную долю.
Отсюда – важнее важного для них то, как пройдет картина в прокате.
Фильм в прокате идет хорошо, если широкая публика обнаруживает в нем что-то важное или забавное для себя.
Очевидно, что Борис Хлебников сотоварищи действует наперекор нынешним привычкам массовой публики.
Я не верю, что фильм "Пока ночь не разлучит…", смешной и грустный, станет хитом проката. Однако он – честный способ узнать, сколько людей в нашей стране разделяют и мои тоже представления о вменяемом кинематографе. Их (нас) больше/меньше на квадратный метр, чем в подсчетах гуляющих с белыми ленточками прошлой весной?
Теперь к поэзии. Весь фильм люди едят и разговаривают, и даже не сказать, что в это время рушатся судьбы. Ресторан – символ, наряду с бутиком, какой-то новой жизни, чужой для большинства. Признайтесь, сколько раз вы, заглядывая в окна с улицы, думали: ну кто там сидит каждый вечер? Откуда у них время и деньги? Если вы любознательный романтик, то вам интересны на вкус слова вроде фуа-гра или, как в этой картине, "Помероль"; смотрите фильм – он даст повод повеселиться и подумать. А если вы вдруг, паче чаяния, скучный обыватель, считающий свою жизнь без ежевечернего ресторана несчастной, – тоже смотрите этот фильм, и ваша зависть будет утешена. Они также "малы и мерзки", как мы.
Сие сытное каждому зрелище особое удовольствие доставит тем, кто следит за отечественным кинематографом вообще и судьбой режиссера Бориса Хлебникова в частности. Его полнометражный, вместе с Алексеем Попогребским, дебют "Коктебель" (2003) был неожиданным по той поре: умный, наблюдательный, элегический. Он показал, что в Москве зарождается новый кинематограф, далекий от "мосфильмовщины" с ее ориентацией на "голливудщину", перехвативший заветную "палочку" у слабеющего "Ленфильма".
Дальше Хлебников работал самостоятельно; творческая жизнь этого режиссера шире и разнообразнее, нежели его работы, попавшие в поле зрения фестивалей, неспециальной прессы и зрителей. И все же кто-то видел "Свободное плавание" (2006) и "Сумасшедшую помощь" (2008) – "тихие" трагикомедии о незаметных социуму людях и поистине клоунско-абсурдных проявлениях этого нашего родного социума. Неяркие картины Хлебникова никого и ничего не обличают, они будто нарисованы мелками на асфальте посреди вашего двора в спальном районе, первый ливень грозит их смыть… ан нет, остаются в памяти надолго.
Теперь оказывается, что еще в 2005-м Борис Хлебников в столичном журнале "Большой город" прочитал запись диалогов, подслушанных авторами публикации "Вкусные разговоры" в модном московском ресторане "Пушкин". И, по его собственному признанию в одном интервью, "начал различать" людей из сословия офисных работников. Это обширное понятие охватывает, как ни странно, и программистов, и секретарш, и дизайнеров, и торговых менеджеров; год назад все они чохом с легкой руки московской же прессы стали вроде бы называться креативным классом. Нынче, на пресс-конференции перед петербургской премьерой фильма, на мой вопрос "узнал креативный класс себя в фильме?" режиссер сказал, что понятия не имеет, что сие словосочетание означает и кто эти люди.
Впрочем, вернемся в середину 2000-х. Хлебников и его постоянный соавтор драматург Александр Родионов написали сценарий по тем самым "послушанным разговорам". Тогда они оба уже не раз имели дело как профессионалы с документом, с документальным в искусстве, а также с драматургическими, сценическими и кинопроизведениями, не имеющими отчетливой привычной формы, так как активно участвовали в движении Театр.DOC и Кинотеатр.DOC.
Реальность – вот манок этого вида бесстрашных художников (припишите сюда оператора Павла Костомарова, снявшего множество неигровых фильмов); сравнение, допустим, с небезызвестной "Догмой" оставлю теоретикам. Ясно, что движение развивается: даже студенты школы-студии МХАТ осваивают технологию "вербатим" (этюды на основе записанных интервью, которые затем даже складываются в спектакль). Публика тоже учится воспринимать новый тип разговора: перед ней не классические типические "образы", а индивидуальные острые судьбы, настоящие до такой степени, что хочется бежать к человеку и помочь ему – сочувствием, деньгами, простым объятием…
Но в ресторане "Пушкин" сидят хозяева жизни: разве можно/нужно сочувствовать "шоколаду"? Забот никаких, говорят только о высоком, их речь прекрасна, лбы высоки, глаза ясны, взгляд приветлив. Вот тут оказывается (для тех, кто не догадывался), что люди с деньгами только едят не макароны, а так – абсолютно равны прочему народонаселению. А их разговоры – их разоблачение. По сути и по языку. Дело даже не в мате, хотя и он показатель дерьма во рту, дело в безграмотности. "Вы уже кушали?" – вежливый-вежливый, участливый вопрос, и человек не слышит ответа: "Мы ели…".
Хлебников определил эти диалоги как "чистый Гоголь", и не случайно его фильм начинается с поросенка: под струей воды тщательно моют дальнего потомка той свиньи, которая украшала собой хрестоматийную миргородскую лужу. Мелкие делишки, мелкие эмоции, скудные характеры предъявлены нам в посетителях ресторана – при всех натуральных и даже обжигающих страстях, которые их терзают.
Изображают этих людей замечательные профессиональные артисты (Александр Яценко, Евгений Сытый, Мария Шалаева, Анна Михалкова, Алиса Хазанова и другие) и непрофессиональные исполнители – друзья и товарищи режиссера. Сергей Шнуров, Авдотья Смирнова, Алена Долецкая, Василий Уткин, Василий Бархатов и десятка два иных талантливейших людей. В известной степени, понимаем мы, "ресторан" – их образ жизни тоже. Хлебников не хотел делать тотальную сатиру не из-за "степени смешения" персонажей и исполнителей, а потому, что он автор гуманитарно-сочувствующего толка. Но высочайшей степени доверия зрителей к происходящему привлечением настоящих медийных лиц он виртуозно добился.
Однако подслушанных разговоров, как осознали Хлебников с Родионовым, мало – для полнометражного фильма, который предназначается все же широкой публике (а не любителям авангарда). Нужно создать напряжение. Выход был найден сколь традиционный, столь и блестящий: контрастом к "верху" – "низ". Господа жрущие – и кухня.
Было даже заказано исследование тому же "Большому городу" – про пищеблок. Там работают сплошь гастарбайтеры из Средней Азии, а шеф, я так поняла, кавказец. О, это отдельный мир. Их разговоры, их язык (языки), их речь и молчание тянут на особую рецензию. Здесь скажу лишь, что мы, россияне, лишь начинаем осознавать, вслед за Европой, ситуацию нового интернационализма и будем привыкать к ней не одно десятилетие. А пока, да простится мне полная неполиткорректность, смотрим на обслуживающих нас людей иного физиологического типа со смешанным чувством любопытства и опаски. Соответственно, нашему кинематографу далеко до американских фильмов, где в паре полицейских один все-таки белый.
Но и это не все. Были придуманы "челноки", соединяющие зал и кухню, – официанты. Их двое; и только они в этом фильме мучаются не из-за чего-то, а из-за любви и жгучего желания. Оба все время говорят по мобильнику со своими женщинами; вместе с шефом Маликом, который также по телефону вызволяет своего подчиненного из полицейского участка, они – единственная связь с внешним миром. Едоки же пребывают фактически в изоляции от него: обитают будто в бункере, где напыщенно и душно.
Наконец, есть в фильме совершенно особенный персонаж. Полагаю, лицо "от автора". Это Сергей Шнуров в роли посетителя. Он сидит, наблюдает за происходящим и, до поры, абсолютно трезв. Не стану рассказывать линию, связанную с этим героем; его, пардон, красная нить и доводит до совершенства узор полного абсурда, вытканный из перечня нравов и типов. Понятно, что в журнальном тексте это может быть просто перечень, в кино же необходимо драматическое повышение градуса. Оно оправдано количеством выпитого. А достигается убыстрением темпа, в котором мы перемещаемся от одного столика к другому, и все большей невнятностью речей.
Еще одна "хитрость" картины – работа художников по костюмам Светланы Михайловой и Марии Севастьяновой. Темные очки на похмеляющихся дамочках, голубенькая детская почти байковая курточка на молнии, в которую одет чаемый финансовый спаситель двух матерых деловых теток, серенький пуловерчик с невнятным геометрическим рисунком а ля 70-е на откровенном бандите, бархатные сюртучки официантов, одинаково отстающие от шеи у каждого… Большинство зрителей относит свое "фильм прикольный" к работе актеров, но вот вам отчетливый пример помощи артистам от профи других киноспециальностей (притом, что нет никаких пышных исторических костюмов).
Одежда разоблачает, простите игру слов, этих персонажей даже отчетливее, чем язык. Все-таки, большинство из них, домысливаемых нами по впечатлению мимолетному, хотя и характерному, – почти моральные уроды. Какой зритель с такими захочет индентифицироваться? В этом смысле характерна была реакция зала на "Кинотавре", который иронично поставил эту картину на открытие: киноистеблишмент заливался радостным смехом, в нем слышался однозначный, без тени смущения, зачОт авторам.
Дело было в июне, еще не остыло протестное воодушевление; представители креативного класса на все лады и складно так обосновывали в прессе причину выхода на улицу сотен тысяч людей. Увиденное у Хлебникова никак не рифмовалось с общим настроением, но где теперь эти сотни тысяч, куда делись те железные причины?..
Как обычно, прав художник, а не публицист. Фильм называется "Пока ночь не разлучит…". Где-то я прочла, что в рабочем варианте стояло "их". А все время хочется произнести – "нас", не так ли?
