"Кинотавр": опухоль мозга

Последние двадцать лет принято считать, что кинематографисты своим поведением предвещают некие процессы, вызревающие в обществе, и даже провоцируют их. Перестройка, мол, была подготовлена Пятым съездом, свергнувшим прежние авторитеты и освободившим новую энергию.  

Если так, то нынешний "Кинотавр" – по крайней мере, в его общедоступной части – не то что не освободил, а даже не спрогнозировал вообще ничего. Хотя и честно отразил неопределенность данного момента российской жизни (никому же не хочется верить, что возвращаются жесткие времена).

Символом данного момента для меня стало количество и качество охраны на фестивале. Милиционеры и прочие грозные мужчины, которых мы называем секьюрити, дежурили на площади перед сочинским Зимним театром все дни едва ли не круглые сутки. Железные оградки, ограничивающие проход, нынче оказались скреплены между собой, чтобы никто не мог отодвинуть секцию и просочиться. Вообще передвигаться можно было только по отведенным коридорам. Говорили даже, что на пляже именно охрана (почему-то) закрыла душ.

Все это ужесточение малопонятно. Никаких особых персон замечено не было – разве что "Кинотавр" посетил в последние дни Анатолий Чубайс как супруг режиссера Авдотьи Смирновой (что вызвало немыслимый ажиотаж среди фотографов и телеоператоров). На закрытии, прошел слух, ожидался новый министр культуры Владимир Мединский, более того – не то премьер-министр, не то аж сам Президент. Но в реальности не прилетел даже Иван Демидов, который, к ужасу и скептическим настроениям киносообщества, теперь должен стать формальным мозговым центром киноиндустрии.

И никто не знал, как трактовать такое "властное зияние": то ли пока высшему руководству вообще не до кинематографа, то ли в верхах зреют-готовятся некие страшные будущие трансформации… С другой стороны, и сообщество внутри себя не так чтобы особенно обсуждало сложившуюся общественную (протестную) ситуацию. Тихонько поговаривали, что прессу вот-вот начнут активно зажимать, да и все.

Жизнь стала напоминать конец 70-х. Все всё понимают; всем стыдно за показываемое в программе "Время" и прочих новостях; в кино даже критика нашего социума не становится никаким "Я обвиняю!", никто не знает, что делать, и не верит, что изменения в принципе возможны. Мозг плавится от бессилия найти выход.  
На этом фоне наблюдается формальная сосредоточенность на профессиональном; звучит слово "кризис", но звучит и констатация: уже лет пять говорим об одном и том же, а ничего не меняется. Вывод: система прекрасно адаптировалась к ситуации, участникам кинопроцесса на самом деле она если и не комфортна, то удобна. Возможно, это мнение тех пяти тысяч людей, которые ежегодно бывают на "Кинотавре"; остальные – те, кто не с фильмом, не со сценарием, не с новой ролью, не в жюри, не в тусовке, кто не сумел правильно пошевелить извилинами – в расчет не берутся.

На "круглом столе" о том, почему зрители не смотрят российское кино, социолог и главный редактор журнала "Искусство кино" Даниил Дондурей как раз и заявил: система не страдает никоим образом от потери публики в кинозале. Точно. Творцы утешают себя количеством скачиваний фильма в интернете, продюсеры имеют личную выгоду без всякого проката.

Режиссер Павел Чухрай вообще не видит кризиса, разве что аудитория деградировала – не знает элементарных вещей даже из истории страны. (Блестящая реплика интеллектуала под сорок молоденькой возлюбленной из "Рассказов" Михаила Сегала: "О чем с тобой трахаться?" стала хитом.) Президент "Кинотавра" Александр Роднянский констатирует "общество взаимного восхваления" вокруг и призывает к "консолидированной ответственности" (при этом вряд ли верит в ее возможность, раз столько сил и времени теперь отдает заокеанским проектам). А продюсер Сергей Члиянц, бравший тайм-аут и вернувшийся в процесс, режет правду-матку: изменить ситуацию невозможно, поскольку мы сами не любим свое кино… снимаем (извините) говно, снимаемся в том же, о чем искренне говорим друг другу при встрече… "идет буржуизация процесса".

О, да. И дело зашло так далеко, что выплеснулось на экран самым любопытным образом. Впервые конкурс "Кинотавра" дал повод вспомнить классовую теорию. Сперва после показа фильма Бориса Хлебникова "Пока ночь не разлучит", открывшего фестиваль. Это экранизация заметок в столичном журнале "Большой город", где описывались посетители крутого московского ресторана "Пушкин". Получилось, что за каждым столиком сидят и бесконечно болтают ни о чем чванливые, пустые, глупые, комплексующие существа, почти куклы. (А на кухне варят-парят бессловесные гастарбайтеры, но я сейчас от них, как и от сюжетного пунктира, немного отвлекусь.)

Так вот, обсуждающие хлебниковское произведение спросили вслух: персонажи фильма – тот самый креативный класс, который вышел протестовать в крупных городах против унижающей их достоинство, поистине оскорбительной ситуации с подтасованными результатами выборов? Или это мелкие буржуа, бюргеры, обыватели, пусть даже и в сатирическом зеркале? Основа они, как нас учат, любой демократии или же глубоко равнодушные недалекие приспособленцы? Ответа не было, что понятно: никто никогда не захочет признать в смешных уродцах себя. Но кто тогда эти ходячие манекены?

И кто тогда упомянутый "креативный класс" – люди с прекрасными (как многократно отметил волшебник фейсбук, этот коллективный и мозг, и язык) лицами? И есть ли они в других фильмах? Может, это филологи, рассуждающие о немецком романтизме, а потом закапывающие живьем парнишку – жертву автоаварии ("Аварийное состояние" Всеволода Бенигсена)? Или гламурные, пардон, бл-ди обоего пола, бизнесменских и богемных занятий, использующие друг друга в эгоистичных целях ("Белый мавр, или Три истории о моих соседях" Дмитрия Фикса)? Или это школьный словесник, воображающий себя действующим лицом лишь в графоманском своем романе ("День учителя" Сергея Мокрицкого)? Ну не ростовская же это юница Вика Шевцова, работница бессмысленного магазина, подростком разгружавшая вагоны с вениками ради пропитания, а теперь занятая поисками любви и маникюром ("Я тебя не люблю" Павла Костомарова и Александра Расторгуева)?

Перечень можно продолжать; в итоге получится, что экранные герои терпят разные унижения, часто кровавые, вплоть до совершенно криминальных, не от социума, а друг от друга. А потому вовсе не собираются протестовать никаким способом. То есть, общественное возмущение минувшей осени и зимы не было предугадано кинематографом никак. Лишь глубоко музейные работники из быстро сделанного "Кококо" Авдотьи Смирновой выходят в свои жалкие внешне, но героические по существу пикеты (и странно, что они – петербуржцы).

И еще – сугубые пролетарии в фильме Светланы Басковой с характерным названием "За Маркса…": члены независимого профсоюза, они пытаются противостоять, назовем вещи своим именем, хищничеству крупного капитала. А попросту – беззастенчивому угнетению, лишению элементарных прав. Сама тема картины выглядит абсолютно авангардной на фоне гламура с криминалом рубежа веков; последний раз  представители "земного", "базисного" труда ярко показаны были в "Окраине" Петра Луцика и Алексея Саморядова (1998) и "Железной Пяте Олигархии" Александра Баширова (1998). Тогда оба фильма числили по разряду постмодернистской иронии, – теперь видно, что ничего более серьезного о рабочих и крестьянах в новейшие времена и не создано.  

Совершенно забытые нашим кинематографом персонажи, герои Басковой далеки от реальных людей, но еще дальше – от того фольклорного или мифологического народа, который представительствует в нынешних кинопроизведениях от имени жителей села, маленьких провинциальных городов или предместий.
Внешне эти странные, косноязычные, нелепые фигуры похожи на обитателей суровой индустриальной сказки вроде "Дети чугунных богов" Томаша Тота по сценарию тех же Луцика и Саморядова (1993), а еще больше на задумчивых персонажей из картин Евгения Юфита и прочих параллельщиков. (Не удивительно: Светлана Баскова известна своими прежними глубоко неформальными работами, путающими трэш со свободой; теперь она выросла.) А на самом деле герои фильма "За Маркса…" есть сущности или души тех, кто угнетен жестоким хозяином или особым абсурдом нынешней отечественной жизни.

Возьму на себя смелость сказать, что это проекции большинства из нас, пролетариев умственного труда. Вот почему они так понятны, вот почему мы сопереживаем им и солидаризуемся с их борьбой. "Их" и "нас" многое достало; разница одна: в новых российских профсоюзных лидеров пока не стреляли (или я ошибаюсь?), в отличие от правозащитников и журналистов.

Не хотелось бы, разумеется, чтобы Баскова оказалась пророком, но гражданскую войну ее фильм констатирует: брат пошел на брата. Пока лишь неясно, какой строй, какое общество рождается сейчас в недрах нашего государственного феодализма… и как скоро что-то иное вообще сможет родиться.

Радикальное высказывание "За Маркса…" оказалось не понято и не принято большинством кинотавровского люда, ибо узнать себя в малосимпатичных работягах, пусть и толково рассуждающих о Годаре, еще сложнее и неприятнее, чем в посетителях ресторана "Пушкин". Да, протестовать сложнее. Кушать-то хочется. Поэтому в конкурсе оказалось  много фильмов, словно намазанных жанровым маслом и/или близких к телевизионному формату. На такие легче найти деньги, их проще снимать, а потом продать. Никого вроде и не упрекнешь (разве что вспомнишь слова Члиянца), но конформизм цветет пышным цветом, подминая под себя профессию и само понятие кино.

В итоге к серьезному разговору пригодны всего несколько работ. Это невероятно сильная картина "Жить" Василия Сигарева о том, как человек справляется или не справляется со смертельной потерей любимого. Не менее впечатляющий эмоционально, хотя в деталях и частностях оказавшийся мне малопонятен "Конвой" Алексея Мизгирева, исследующий природу насилия и жертвенности. Скрывающие за легкостью формы и сатирической оболочкой точный диагноз и грусть упомянутые умнейшие "Рассказы". Взыскующий новую степень кинематографической достоверности фильм "Я тебя не люблю". И  "Кококо" – "парный портрет" двух сторон русского женского характера, который читается картиной единства и различия интеллигенции и народа, хотя автор Авдотья Смирнова и говорит, что это слишком прямолинейное восприятие.

Все эти фильмы оказались так или иначе отмечены жюри "Кинотавра" во главе с Владимиром Хотиненко. А гран-при получила картина, никем в кулуарах не оцениваемая как лучшая в конкурсе, – "Я буду рядом" Павла Руминова.
История молодой женщины, которая ввиду своей скорой и неотвратимой смерти из-за опухоли мозга пристраивает шестилетнего сына бездетной паре хороших людей, выглядит совершенно неузнаваемой, нереальной – настолько в ней все изумительно (кроме разве что бывшего мужа героини, ну и онкологии, конечно).

Это фантастический фильм, мечта, заставляющая плакать и завидовать – характеру и жизненной силе героини.  Ее прекрасно сыграла, преодолевая такой вот режиссерский посыл, Мария Шалаева. (Кстати, ее Инна, как и та пара чудеснейших приемных родителей, – вне всякого сомнения, креативный класс; кто не готов солидаризоваться?)

Думаю, жюри решило выделить главным призом сей радикальный, почище Басковой, жест в силу традиционного "советского" убеждения: необходимо дать зрителю пример для подражания и надежду. Сработало и подсознательное желание заклясть страшный диагноз. Все же опухоль мозга.

Смотрите также

Закрытие фестиваля "Кинотавр-2012" в Сочи (фоторепортаж)