В конце 2009 года в Москве были названы лауреаты премии Гильдии киноведов и кинокритиков России "Белый Слон". Лучшей неигровой картиной практически единогласно признан фильм Алены Полуниной "Революция, которой не было" – о противниках действующего режима, олицетворяемых в 2007 году именами Лимонова-Каспарова-Касьянова, об извечных российских "бесах", о философии, эстетике и быте борьбы, победы, проигрыша и реванша.
Ранее "Революция…" получила главный приз в конкурсе "Неформат" на "Киношоке" в Анапе и "Слон" от критиков и прессы. А также приз за лучшую режиссуру в документальном кино на белорусском фестивале "Листопад" и главную "неигровую" награду года – "Лавровую ветвь" в номинации "Лучший арт-фильм" (вместе с "Глубинкой 35х45" Евгения Соломина).
О жизни в подполье и гетто документалистики Алена рассказала в интервью порталу ЮГА.ру.
Алена, вы нынче практически национальный герой - для самой продвинутой аудитории. Для тех людей, кто ценит неигровое кино, и тех, кто устал иронизировать над отечественным телевидением, которое в обозримом будущем ваш фильм побоится показать. Думаю, им интересно с вами познакомиться.
- Спасибо, конечно, но я не очень склонна говорить о себе… Собственно, фильмы могут многое рассказать об авторе и сдать его в этом смысле с потрохами. Вот, например, у меня есть картина "Фестиваль" – о провинции и столице, обо всей этой молодежи, которая едет в центр с попыткой состояться в творчестве, такая типичная история: студенты драматического вуза, мальчик и девочка, приезжают из Магнитогорска в Москву на фестиваль искусств. Их учили, что театр – это Островский, а тут разные новации на сцене, вплоть до голых задниц, и герои растеряны…
Снимая, я знала, о чем говорю: приблизительно так же много лет назад сама приехала в Москву из провинции. Тогда, в незабываемые девяностые, выйдя из ЦДХ после просмотра "Zoo" Гринуэя в компании модных на тот момент "концептуальных" художников, я абсолютно искренне воскликнула: "Как это круто! Какое искусство!". А на меня эдак посмотрели и возразили: "Искусство – это "Кубанские казаки". И вот, я хорошенько подумала над этим…
А ваше собственное кино с чего началось?
- Я хотела быть театральным режиссером, но в те же девяностые увидела подряд несколько чудовищных постановок, и интерес к театру самоубился. Кино долго вообще не смотрела, то есть совсем. Первый серьезный фильм - "Сало, или 100 дней Содома" Пазолини – случился лет в шестнадцать. Писала натюрморт и косилась на экран: "Ого!..". Первый документальный тоже помню – "В постели с Мадонной", в 1990-м я как-то очутилась на его московской премьере. Но до определенного момента кино меня не очень интересовало.
Вы сразу решили заниматься документалистикой?
- Да, это был сознательный выбор… До того довольно долго балбесничала, но при этом достаточно много работала, меняла профессии, училась живописи, потом закончила сценарно-киноведческий факультет ВГИКа. Еще писала во всякие глянцевые и недоглянцевые издания, в журнале "ОМ" трудилась редактором. На самом деле, для режиссера хорошо жизнь понаблюдать, поискать… А потом, как колобок, прикатилась на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, там сидел лис – Андрей Николаевич Герасимов с тонкой дамской папироской (ректор ВКСР, режиссер-документалист – прим. авт.).
Обучение на Высших курсах было эйфорией. Еще и потому, что я нашла что-то свое. Очень надеюсь, что не ошибаюсь. Я немного побаиваюсь и сторонюсь игрового кинематографа, актерского мира, коммерческого кино… Документалисты же – как спидозники: мы в гетто. За людей не считают.
Правда, никто не опасается заразиться.
- Сравнение не мое, а одного именитого режиссера… Для многих документальное кино – способ влиться в профессию, а потом при определенных усилиях перейти в кино игровое. То есть, документальное кино воспринимается часто как подспорье.
Но когда игровики произносят "документалка" – сразу хочется дать в лоб. Федор Савельевич Хитрук сокрушался: делаешь мультфильм, льешь пот и кровь, а потом говорят "мультик". Вот и мы доказываем все время, что документальное кино – это КИНО. И, услышав: "Я снимаю художественный фильм, а ты что?", уже давно не обижаешься, потому что видишь, насколько большинство называемых так картин антихудожественно. Но в целом с документалистикой у нас печальная история: нет проката, нет изданий на DVD.
И как же вы столь отважно ею занимаетесь?
- Иллюзий и не было никаких. Не сериалы же снимать.
Ваши самые известные работы "Да, смерть!" и "Революция, которой не было" рассказывают о лимоновцах. Политика – довольно странный интерес для девушки…
- Мне совершенно не хочется снимать про любовь, детей и все такое.
"Да, смерть!" был сделан еще в 2004-м, на Высших режиссерских курсах. Как вы подобрались к этой теме? К этим людям?
- Я снимала разные учебные работы, в большом темпе, и искала историю, тему для фильма. Неожиданно узнала, что Эдуард Вениаминович Лимонов освободился из тюрьмы. И я отправилась к ним с камерой, познакомилась… Основным импульсом было любопытство. Иррациональное. Оно всегда иррациональное.
Было любопытно пойти к людям, которые выступают против?
- К людям, которые. А потом уже – которые выступают против.
Но таких много. Например, балет Большого театра – тоже люди, которые. Но вы же не пошли к балеринам. Вы пошли к оппозиционерам.
– Балет – тоже интересно. Но я никогда не видела живых революционеров – наблюдала их очень дистанционно, как все мы, что-то слышала, читала… А очень хотелось их разглядеть.
Вас туда кто-то привел?
- Нет. Сама. Поговорила с Лимоновым, спросила разрешение и пришла…
А как удалось с ним впервые поговорить?
- Это случилось благодаря моей недолгой журналистской деятельности. На тот момент с журналистикой я уже завязала, из "ОМа" уволилась, но позвонили из редакции и спросили, хочу ли я сделать кавер-стори с Лимоновым. Решила тряхнуть стариной, преследуя уже свои новые цели. И статью написала, и заручилась формальным согласием вождя на съемки. Собственно, такими сложными путями все всегда и происходит…
У документалистов все же каждый раз по-разному.
- Мне никогда не было лень. Для бешеной собаки семь верст не крюк. Я лучше сто раз съезжу, посмотрю, подумаю, это же неизбежно на периферии сознания будет перевариваться…
Я снимала короткометражку "Да, смерть!" и заодно чему-то училась. Сценарий был в виде эссе, весь в каких-то дурных символах. Главным героем предполагался "многофигурный" бункер. Но на бункер совершил налет ОМОН и закрыл его, на этом съемки естественным образом закончились. Я ошарашено слушала новости, понимая, что доснять уже не удастся, а затем поселилась надолго в монтажной. С монтажом тоже вышло не по правилам, приходилось параллельно осваивать и его, изобретая велосипед. В общем, получилась я недоучка или самоучка…
Такова история первого фильма. Потом долго ничего хорошего не удавалось сделать.
В итоге "Да, смерть!" пошла по фестивалям. Что говорила профессиональная тусовка?
- Часто очень комплиментарные вещи. Но я уже была человек достаточно закаленный, чтобы у меня не возникла какая-нибудь мания. Всю жизнь вокруг были талантливые люди, и я достаточно повидала случаев, когда кто-то погибал, почувствовав на свои плечах эполеты, осыпанные золотой пыльцой. У меня жизненный опыт не скажу, что суровый, но местами печальный, и я понимала, что внимание к картине "Да, смерть!" – просто очень хороший аванс. Серьезные взрослые мастера говорят вещи, от которых может закружиться голова, – это аванс.
А потом очень много снимала, но столько проектов не доведено до конца… Очень многое, разумеется, за бесплатно делалось.
Да, пора уж спросить: а кушать-то на что?
- А на что угодно. И заказы, и "халтура", и сценарии каких-то сериалов писала, и ролики для каких-то жуликов снимала…
То есть, нормальная двойная жизнь. Зато вы свободны.
- В общем, да. Я всегда стремлюсь быть свободной, если я не свободна – просто ухожу. За пять лет сделала девять фильмов, все были на фестивалях, некоторые на ТВ. Есть один короткометражный игровой…
Все же игровой?
- Да, я бы с удовольствием снимала игровые картины. Идей и историй у меня много самых разных, некоторые лучше сделать игровым способом. Но игровое кино очень охраняемо, документалистам туда проникнуть непросто. Тебе не доверяют – сможешь ли работать с актерами?
О чем те картины?
- Скажем, "Святое место" – про католический Диснейленд, в буквальном и в переносном смысле. Про человеческую тягу все опошлить. В Польше на месте, где когда-то было явление Девы Марии, выстроили аттракцион. С базиликой из гипсокартона, пластиковой фигурой Богоматери, с гротом, где фашисты мучают польского святого, с указателями: здесь Голгофа, здесь сортир, здесь медпункт… Сюрреализм совершенно. И ладно бы ярмарочный искренний наив – нет, на большие деньги профессиональными взрослыми людьми создано на потребу народу. Кич в квадрате. Зловещая абсолютно героиня картины, архитекторша, на полном серьезе, как все бездарные и глупые люди, говорила, что построенное ей – это голос христианства. Ни больше – ни меньше. А рядом с базиликой, с видом на нее, ее собственный особнячок…
Могло получиться замечательное кино, но я где-то скиксовала, где-то продюсеры пожадничали, потом скандал был, поскольку поляки обиделись, но мне за фильм не стыдно. Еще была забавная экспериментальная игровая короткометражка "…один из случаев птичьего гриппа". Был гротесковый неигровой фильм "Женщины сверху" – о том, что ситуация между полами неудержимо меняется: обеспеченные женщины покупают себе мужчин.
А почему вернулись к политике?
- Делая что-то другое, я наблюдала за происходящим в этой сфере. Понимала, что история в фильме "Да, смерть!" не осмыслена до конца. Она все прокручивалась и прокручивалась в подкорке. Надвинулся 2007 год, президентская гонка, оппозиция активизировалась. Я подумала: вот эти самые подпольщики – боевые, уличные политики – выйдут на баррикады. И в какой-то момент внутренний голос сказал: иди и сними это! (смеется) В общем, так это происходит ведь, да? Начались звонки, встречи… Архив первого фильма пригодился, конечно, в новой картине.
Как вы поняли, что лимоновцы реально претендуют на серьезное участие в официальной политической борьбе? У меня, например, даже и подозрений таких не мелькало.
- Я к тому моменту уже неплохо познакомилась с ними. И потому была уверена в активности этих людей. Но мне, на самом-то деле, не давала покоя история одного из них – Анатолия.
Поясним читателям: это центральный герой фильма "Революция, которой не было" – работник морга, один из лидеров партии. Он в кадре встречает сына-революционера, который освобождается из тюрьмы, а сам потом фактически предает движение и уходит служить в церковь.
- Меня поразила его жизненная история еще в 2003-м во время съемок "Да, смерть!". Этот человек говорил, что все уроки философии надо проводить непосредственно в покойницкой над трупом – тут место бескомпромиссной правды.
И эту сцену, совершенно шокирующую, вы сняли для "Революции…".
- Да, история Анатолия в большей степени, чем политическая гонка, стала поводом для фильма. Я стала обзванивать продюсеров, убеждать, но все в никуда. Российские продюсеры не то что боялись – в первую очередь, никто не заинтересовался, все были, как снулые рыбы. Стало ясно, что выход один - в иностранном продюсировании. Добралась даже до соответствующего департамента Би-Би-Си с их миллионными бюджетами, но разговор как-то затянулся… В конце концов с фильмом "Женщины сверху" еду на фестиваль "Киношок", где знакомлюсь с эстонским режиссером Яаком Килми, который на тот момент активно занимался продюсированием неигрового кино. Яак прочитал сценарий, посмотрел трейлер и сказал: "Будем работать!"
Вот так сказочно?
- В целом, счастливая история, конечно. С эстонцами и финнами было замечательно сотрудничать. Это вам не кровавый триллер из жизни отечественного кинопроизводства с очень частыми нарушениями юридических и человеческих норм, а сотрудничество с интеллигентными профессиональными людьми, которые ориентируются на цивилизованные законы в кино. Сложился взаимно уважительный диалог. У меня, в результате, было достаточно времени и возможностей, чтобы фильм довести до ума.
И он получился свободным и стройным, хотя и чрезвычайно прихотливым. В картине много персонажей – Лимонов, Каспаров и Касьянов, и партийный функционер без имени, но с прозвищем Гауляйтер, и поп-сталинист, и сын Анатолия Гриша, и безвестные сопротивленцы – погибшие и живые, и тюремщики. Есть массовые уличные сцены. Есть поезд, который у вас легко преодолевает свою обыкновенную уже символичность в кино и становится образом, – поезд-коротышка. Есть очевидные евангельские мотивы, возникающие "сами собой", то есть непошло. Есть Россия с ее зимой-поземкой, с великой литературой, с жестокостью, утопией и абсурдом, с отношением к людям, как к бревнам, из которых потом делают кресты на могилах… Словом, понятно, что за каждым кадром и их сочетанием – своя история, свой риск и отвага, удача документалиста и море труда.
- Спасибо. Я-то знаю, что лишь процентов тридцать от задуманного получилось. И часто не везло на съемках, просто катастрофически иногда не везло.
У меня, конечно же, еще море вопросов, но всего в текст не вместить. Скажите только, как вы сумели – не хочу говорить "добиться" – получить доверие этих людей, зафиксировать поразительно искренние исповеди, столь свободное перед камерой поведение?
- Знаете, это ведь их право. Многим важно на самом деле рассказать о себе – они таким образом в вечность тоже кричат.
__soril6p.jpg)
