Очередной случай преобладания формы над содержанием. Много раз отыгранная, банальная, чтобы не сказать дурацкая, история о том, как хорошее, пройдя все препятствия, в многочисленных разборках разделалось с плохим. Конкретнее не скажу, потому что никакой свежей мысли не обнаруживается.
Завязка такова. Один депутат и один генерал разговаривают о продаже некоего промышленного урана каким-то ваххабитам. Подробности различить весьма трудно, поскольку их уличная беседа нам дается через микрофоны подслушивающего стрингера. Который продает диск с информацией одному журналисту, а тот (Марат Башаров имеет лицо патентованного интеллигента в советском понимании этого термина: хороший, но внешне слабоватый) все же пугается добычи. Что делать с этими фактами? – и наш герой Игорь Потапов спешит посоветоваться со своим другом. По воле сценаристов – тем самым генералом Астраханцевым (Александр Галибин универсально, пардон, амбивалентен – легко играет все, у чего есть двойное дно).
И понеслось. Какие-то совсем уж неприятные мужчины подстраивают мерзости: Потапов оказывается виновным в непредумышленном наезде на человека и хранении наркотиков, и вот он уже стремительно упрятан в заключение и работает на каком-то далеком прииске. Не "съеден", а как бы законсервирован – злоумышленникам нужно выбить из него тайну.
Параллельно другие строгие мужчины заставляют некоего отца двух маленьких близняшек кого-то убить. И этот киллер Усольцев с внешностью потомственного белого офицера (Алексей Серебряков заменил в нашем измельчавшем кино Даля и Дворжецкого) и чеховской кликухой Соленый помещен аккурат на тот же прииск, что и Потапов.
Там действуют третьи, совсем звереобразные, мужчины – от начальника Артурыча до главного пахана Фомы. Первого играет Сергей Векслер – и это самый колоритный персонаж фильма. Столь жестокими и столь противными в советском кино изображали одних лишь фашистов, да и то не позже начала 60-х. Помешательство своего героя на золоте актер доводит до тошнотворности, до ощущения, что от Артурыча несет тройным одеколоном пополам с перегаром. Немножко даже много этого начальника зоны, на его фоне изрядно теряются и фабула, и прочие действующие лица. Меркнет даже Фома, которого изображает Сергей Шакуров – такой суперпрофи, что тут даже и комментарии не нужны. Хотя и ему подарили пару удачных реплик; например, когда Фоме предлагают куснуть чудесного гриба, он вдруг проявляет каторжную образованность: "Микологию, – говорит, – не ем".
Двухчасовая картина, аттестуемая как боевик, состоит из сцен на прииске (в большинстве случаев ужасно жестоких) и разнообразных силовых операций (тоже не для барышень), разбавленных разговорами генерала Астраханцева с Ольгой, женой журналиста Потапова. Признаюсь вам, что вполне я понимала только вот эти журчания мужчины с женщиной. А диалоги людей с расправленными плечами, но в штатском, равно как и господ в ватниках, увы, на три четверти остались ребусами.
Причина проста. Я, по счастью, не общаюсь с уголовниками – и речь их слышу только в родном кино, хотя согласна с теми, кто утверждает, что у нас нынче полстраны ботает по фене. Причем феня эта гораздо грубее выдуманной несколько лет назад для тощего тогда Гоши Куценко и прочей кинобратвы сценаристом Константином Мурзенко и теперь уже благополучно, надеюсь, отыгранной без особых последствий.
С другой стороны, я не Маргарет Тэтчер и тем более не Кондолиза Райс. С моим маломилитаризованным и аполитичным сознанием очень трудно разобраться в тонкостях умозаключений и приказов, исходящих от представителей силовых структур и прочей власти. Я понятия не имею, какая доза урана считается промышленной, а какая, может быть, научной. И сколько надо его подсыпать в чашку, если полоний украсть не удалось. Или как расценить приказ эфэсбэшника уничтожить к утру все запасы урана в лагере.
Я даже по наивности своей решила, что в фильме действуют ФСБ и МВД, только все удивлялась, почему не понимаю, кто есть кто. Спасибо, коллега Юрий Гладильщиков написал, что первая аббревиатура в картине обозначает "хорошую структуру", а плохая – не названа вовсе. Это очень умненько со стороны авторов фильма. Обычные зрители не знают и не должны знать, какие ведомства у нас имеют право на разные операции. Но хорошо известно, что оборотни заводятся везде.
Поэтому – возвращаясь к диалогу и смыслу – приходится констатировать: сознание критика-дамочки, не получая возможности для логических построений, довольно быстро отключается. И очень быстро делается скучно, поскольку не за чем следить. Здесь приходится допустить, что это кино для мужчин. Для очень-очень молодых, даже – будущих, – мужчин, которым от фильма надо одной лишь "боевитости". Остальное неважно.
Однако, весьма неожиданно для меня, все же обнаруживается, что авторы имели и посильную сверхзадачу. Как Голливуд, пугая, готовит население земли к кошмарному будущему, так наше криминальное кино пытается проговорить наше кошмарное бесперспективное настоящее. Старый киномотив: разнообразные силовики проигрывают криминалу всех видов, ибо не способны договориться друг с другом из-за примитивного соперничества, как бы удвоен: в потустороннем мире – на зоне – честные воры противостоят отморозкам. Более того, нам четко показали: эти миры не только абсолютно симметричны, но едины. (Тут вспоминается, на контрапункте, из последнего – "Госфорд Парк" великого Роберта Олтмена.)
Такова модель российской Вселенной по Кончаловскому (вполне правдоподобная, согласимся), изложенная в жанре почти публицистического плаката, не предполагающего психологических тонкостей и обертонов. Потому мужественные всхлипы генерала Астраханцева: в девятом поколении защитник Родины, он, видите ли, не может смириться с тем, что нынче тут "думать надо", – звучат как минимум странно. А на самом деле еще больше запутывают бедную зрительскую головушку: так генерал – пошлый вор в особо крупных размерах или сознательный изменник Родины? Мерзкий интриган или почти чеховский, опять-таки, персонаж ("Надо жить.. надо жить как можно дальше отсюда…")?
Чтобы придать товарный вид вот такой неновой "российской идее", Кончаловский умело запаковывает ее в историю с консервами. Образ найден удачно, проведен на всех уровнях. Консервы присутствуют и в виде банок с тушенкой, и на раритетных рекламных плакатах советской поры, и в репликах, и в маловразумительном сюжетце с каким-то подмененным контейнером гуманитарной помощи. И как метафора: мол, нечто сохраняемое и "законсервированное". И в качестве формально-стилистического приема: жесткая с рваными краями консервная крышка режет изображение сверху вниз, как нож гильотины, или справа налево, как металлический затвор в дверном окошке камеры; схожую роль отбивки эпизодов в "Турецком гамбите", например, выполняли гораздо менее органичные компьютерные летящие ядра или что-то подобно им, уж позабылось.
И родственность консервной банки с коробкой пленки тоже обыграна – в самом начале картины, на титрах. Заглавие "Консервы" – и крышка вспухает и плавится, будто пленка в старом проекторе. Мы понимаем: толику иронии все же в картину пытались заложить. И что-то, пардон, протухло еще до начала действия. И не всерьез вся эта кровища, весь этот шум, мелькание, все абсолютно недостоверные приключения и чудесатые обстоятельства.
Но ирония выручает там, где серьез есть. Иначе кушанье оборачивается несъедобным – болтами в томате. Так на профессиональном языке в соцреалистические времена называлась бессмысленная производственная драма о борьбе хорошего с лучшим. И в игровом кино, и в якобы неигровом.
Где посмотреть в Краснодаре
__soril6p.jpg)
