Интервью с создателями moloko plus. Как в России 2017 года издавать бумажный журнал о терроризме и не облажаться

Основатели moloko plus Павел Никулин и Юлиана Лизер рассказали о том, зачем сейчас издавать бумажный журнал, почему темой первого номера был выбран терроризм и что происходит с журналистикой и оппозицией

В декабре 2015 года московский журналист Павел Никулин запустил кампанию по сбору средств на создание «контркультурного альманаха о насилии» moloko plus. За несколько недель проект собрал 100 тыс. рублей, и команда moloko plus начала работать над первым номером, темой которого стал терроризм. Дебютный выпуск журнала поступил в продажу в сентябре.

«В первом номере, посвященном теме терроризма, мы ищем ответы на вопрос, есть ли объяснение или оправдание тем, кто делает бомбы, похищает банкиров, стреляет в ментов и взрывает самолеты с гражданскими. Левый, правый, религиозный, государственный террор — история каждого из них дает ключ к пониманию процессов, происходящих сегодня в мире», — сообщается на сайте проекта.

Портал Юга.ру поговорил с основателем moloko plus Павлом Никулиным и шеф‑редактором журнала Юлианой Лизер о терроризме, наркотиках, политике, современной российской журналистике, планах на будущее и вербовке русских рэперов в одну запрещенную на территории РФ организацию.

Журнал moloko plus придуман в декабре позапрошлого года. Помню, что изначально планировалось 12 выпусков в 2016 году. Но в прошлом году вышел только один номер. Все оказалось сложнее, чем вы думали? Расскажите о работе над первым выпуском.

П.Н.: Я не помню, какой был план. После того как мы решили делать номер про терроризм, стало понятно, что никому ***** (совсем — прим. ред.) не нужен 20‑страничный журнал формата А3 или А4, поэтому решили сосредоточиться на другом формате. Потом стали пропадать авторы. Одного я даже разыскивал: он заявил какую-то суперважную тему про вербовку русских рэперов в ИГИЛ, уехал в Самару и пропал на месяц. Я думал, что он умер. Но нет, он просто забил, а мы потеряли время. Потом мы долго верстались, еще были всякие проблемы с типографией. Короче, могу всем дать совет: меньше всего надо рассчитывать на то, что все пойдет так, как вы хотите. У нас все пошло по самому худшему сценарию. Поэтому первый номер вышел только в сентябре.

Ю.Л.: Давно это было, много всего произошло. Всерьез стало возможно что-то планировать только после того, как мы нарисовали схему номера и поняли, как вообще это должно выглядеть. Мы уже много рассказывали про создание журнала, что столкнулись с кучей вещей, которым пришлось учиться на практике, — все оказалось намного интереснее, чем казалось изначально, это уж точно.

Читая манифест журнала, я обратил внимание на один фрагмент. Рассказывая о проблемах в работе над номером, вы пишете: «Почти все, кому вы когда-то верили, обманут вас, отвернутся и сделают вид, что все нормально. В итоге себя вы обнаружите примерно посреди зоопарка с бутылкой водки в руке и в полном одиночестве. Зато вам сразу откроется дивный новый мир». Неужели проблемы были такими серьезными?

Ю.Л.: Это проблемы даже не работы над журналом, а вообще жизни и деятельности в современном российском обществе, если хочешь оставаться самим собой.

П.Н.: Я вообще затеял moloko plus с целью выпилиться из журналистского сообщества московского. Мы давно перестали друг друга понимать, пора было это все прекращать. Мне было невыносимо скучно, хотя я довольно интересно тогда жил: работал, занимался спортом, ездил куда-то постоянно, концерты организовывал. Я надеялся раствориться в проекте, чтобы никому не мозолить глаза и чтобы не ******** (уставать — прим. ред.) мрачно от некоторых коллег. Заняться делом. Оказалось, что это тоже раздражает всех вокруг. Я никогда не слышал столько неприятных отзывов о своем проекте от людей, которым этот проект ***** не сдался (совсем не нужен — прим. ред.) и которые журнал никогда бы не купили. Удивительная штука — до сих пор не понял, что это было.

Отдельно мрачную тоску вызвали люди, которые посчитали, что мы какие-то здесь миллионы украли. О прибыли в таких проектах речи не идет. Мы это делаем ради собственного удовольствия, чтобы не потерять навыки и научиться чему-то новому. Все деньги идут на печать следующих номеров.

Какая в итоге сформировалась команда у moloko plus? Кто все эти люди, как их нашли? Много ли людей покинуло проект в ходе работы над первым номером?

П.Н.: Это совершенно разные люди. Журналисты, поэты, активисты, художники, контркультурщики, музыканты, татуировщица есть, политический беженец. А еще в 90% случаев нам с тачкой помогал один и тот же человек. Не знаю, считает ли он себя частью команды, но без него было бы худо.

Ю.Л.: Команда прекрасная, люди участвуют с разной интенсивностью. Кого-то мы звали специально, кто-то пришел сам — либо самостоятельно нас нашел и влюбился, либо друзья рассказали. В ходе работы над номером из активных участников не ушел никто — были только такие, которые очень что-то хотели делать, да так и не сделали, но таких людей называть частью коллектива как-то странно.

Расскажите о первом номере, о том, что внутри журнала. Насколько вы довольны результатом?

П.Н.: Я доволен абсолютно, потому что ожидал полного и тотального провала. Темы разные. Много исторических исследований — например, текст Лизер про 17 ноября, его можно на «Дискурсе» прочесть, Александрина Елагина сразу премию «Редколлегия» взяла (ее текст доступен на “Кашине”). Так что я очень доволен.

Чиновники непрерывно твердят про опасность экстремизма, лайки и репосты могут вылиться в уголовное дело, а мы до сих пор ходим по улицам, названным в честь террористов. Вот мы сейчас с вами разговариваем, а у меня в окно видно улицу, названную в честь активного участника красного террора Георгия Атарбекова.
Тема терроризма как бы табуирована, но повсюду видны призраки прошлого, от которых так просто нельзя избавиться. Как вы это прокомментируете? И каково, по-вашему, политическое значение терроризма в истории России?

П.Н.: Я воспринимаю «терроризм» как дефиницию, удобную для того, кто ее использует. Политики называют террористами оппонентов, чтобы с ними не разговаривать. Власть называет террористами врагов, чтобы их убивать. Менты называют террористами хулиганов, чтобы сроки были длиннее, уголовные дела пожирнее и звезд на погонах побольше. Так что это понятие, с одной стороны, размыто, а с другой — демонизировано. Поддержать террориста нельзя — статья. Но что такое терроризм? Да черт его знает!

Не знаю, какое там у терроризма значение для России, меня не очень радует говорить о судьбах Родины. Но я вот помню, что рос в постоянном страхе. Боялся, что мой дом взорвут, мою школу «минировали» постоянно, что-то ужасное происходило в мире. Хорошо помню, что как-то прихожу домой вечером из школы, а по телеку показывают горящие «башни-близнецы». Думаю, что не я один помню этот страх — придут сейчас мужики в масках и всех порешат.

И вот этот страх очень глубоко, как мне кажется, в моих ровесниках сидит. Он имеет большое политическое значение. Самый удобный рычаг для того, чтобы управлять запуганными и, как следствие, ослепшими и отупевшими от страха людьми.

Ю.Л.: Террор — один из способов политической борьбы, так что ничего удивительного. В Ижевске в 1918 году вообще была улица Красного Террора, и ничего.

Сколько людей приобрели журнал? Как вы наладили сетку распространения? Где журнал пользуется большей популярностью? Какой фидбэк вы получаете от читателей?

П.Н.: 90% отзывов — позитивные. Что касается сети распространения, то наладили мы ее легко. В Питере нашли все магазины благодаря нашему товарищу Захару. Он героически просто вот взял и обошел их все в один день, со всеми подружился и регулярно привозит им журнал. Больше всего мы продали moloko plus как раз в Питере и Москве.

Ю.Л.: Если считать по тиражам, то должно быть тысячи полторы. Читателей, думаю, больше, потому что люди, судя по всему, еще дают это друзьям почитать. Насчет точки особой популярности сказать сложно. Заказы поступали со всей планеты, много журналов мы продали в Москве, а в Петербурге, например, больше книжных магазинов — так что подсчитать это сложно. Читатели часто пишут разные приятные вещи участникам нашей команды, и это очень вдохновляет. Еще недавно написала студентка журфака МГУ — она для семинара в университете делала презентацию о нашем журнале. Мне было чертовски приятно, потому что я тоже журфак МГУ заканчивала.

На вопрос о том, почему вы выпускаете бумажный, а не, например, интернет-журнал, Паша отвечал, что материальность задает нужную рамку. За этот год не возникло ли желание добавить к бумажному журналу еще и что-то типа интернет-дневника? Ведь популярность вашего паблика «ВКонтакте» свидетельствует об интересе аудитории.

П.Н.: Может быть, и стоит что-то больше делать онлайн, но тупо лень, наверное.

Ю.Л.: У нас есть паблик, где иногда появляется оригинальный контент, в телеграм-канале аналогично. Скоро будет, надеемся, страница в фейсбуке. Чтобы нормально заниматься онлайн-проектом, надо все-таки больше времени и ресурсов, чем есть у нас. Если бы, условно, хотя бы пара человек у нас могли этим заниматься как основной работой, то, конечно, разговоры про онлайн-дневник или что-то подобное имели бы смысл.

Ориентировались ли вы при создании журнала на какие-нибудь близкие по духу издательские проекты? Мне вот, например, сразу вспоминается карнавальная вольница 90-х с «Птючем», «Омом», «Хулиганом».

П.Н.: Старым «Хулиганом» я прямо зачитывался, а потом еще вживую познакомился с его авторами — теми самыми, которые писали про сквоты, автостоп, наркотики и скинов. Наверное, он навсегда в моем сознании будет как эталон прессы. Первая любовь, все дела. Я необъективен тут, наверное...

Ю.Л.: «Птюч», «Ом», «Хулиган» — это крутые журналы, но мы на них не ориентировались.

Вообще, всякий раз, когда мы говорим о журнале, мы говорим о коллективном труде и творчестве, а все обычно спрашивают, как будто я или Никулин это лично все делали — а это не так.

То, что получилось, — условный гибрид научного журнала, панк-зина, активистской брошюры и альбома по искусству. Пока, по крайней мере, направление видится примерно таким — мы кучу изданий изучили, чтобы понять, что хотим получить в результате. Все просто действовали согласно своим представлениям о прекрасном, не было такого, чтобы решили: «вот это делаем, как там-то».

Наркотики, насилие, терроризм, политический радикализм, субкультурные течения... Вам не кажется, что эти, казалось бы, запретные темы выносятся на продажу, становятся комфортным для потребления товаром — в том числе и благодаря «модным» изданиям?

П.Н.: Настоящий бунт невозможно продать, потому что нет ничего более нерыночного, антикапиталистического и немейнстримного, чем чистый бунт. Все, что делает его массовым, делает его совершенно приторным, прилизанным и готовым к продаже. Не сам бунт, конечно, а то, что от него осталось.

Ю.Л: Если это становится модным, есть как минимум интерес к этому смысловому полю. Другой вопрос — хорошо или плохо, когда бунт превращается в бунт на продажу или в спектакль, от чего еще незабвенный Ги Дебор нас предостерегал. Но не следует забывать и о том, что все неискренние действия заканчиваются тогда, когда заканчивается их финансирование.

Хочу задать пару вопросов, не связанных непосредственно с moloko plus. Паш, ты вот сотрудничал со многими СМИ, в том числе и с нашим порталом, знаком со многими журналистами. Как тебе видится твое поколение журналистов? Можно ли говорить о некоем сообществе? Каково вообще положение молодого журналиста в современной России?

П.Н.: Ну нет никакого «моего» поколения журналистов. Я знаком с журналистками и журналистами как старше меня, так и младше. Сообщества же не по возрасту группируются, а по каким-то другим критериям. Ценностным, наверное. Ну или потому, что все хотят быть классненькими. Так тоже бывает. Те, кого я знаю, делятся на две группы. Одни постоянно что-то придумывают и перебегают из одного умирающего медиа в другое в надежде спасти себя, идеалы профессии. Мои герои. Другие заводят семью, детей, машину, ипотеку, становятся ленивыми и пассивными. Такие обыватели, которые притворяются журналистами, но на самом деле за них уже решает все процентная ставка по кредиту. Доллар скакнет — и ****** (плохи дела — прим. ред.)! Кончился независимый журналист — и родился репортер прокремлевской газеты.

Возвращаюсь к вашему манифесту. Там есть следующий пассаж: «По большому счету нет никакой разницы, в каком лагере ты делаешь политическую карьеру, схема раздачи материальных благ в обмен на лояльность везде одинакова. Только в лагере оппозиции ты вроде как такой молодец и формально находишься на стороне добра. Сделать карьеру видного деятеля этих кругов просто настолько, что впору издавать брошюру».
Расскажите о своих политических взглядах. Есть ли в современной России политические силы, которым вы симпатизируете? Что надо делать оппозиции, чтобы она не была похожа на карикатуру?

Ю.Л: Идеальное для меня общество должно быть организовано по анархическим принципам, но пока что на практике дальше небольших сообществ эта затея вряд ли продвинется. Поэтому я отношу себя к анархистам, но симпатизирую разным группам, разделяющим леворадикальные идеи. Вообще меня интересуют все, кто пытается найти выход из сложившейся ситуации без применения национализма, патриотизма, религии и копирования либеральных практик — эти карты уже не раз разыгрывались в мире, и ничего хорошего из этого никогда не выходило и не выходит. Вызывающих мою симпатию политических партий в России сейчас не существует, но теоретически такое, конечно, возможно.

Оппозиции надо в первую очередь понять, чем она занимается на самом деле. Они строят карьеру, они о стране пекутся, они мечтают сделать этот мир лучше или просто тоже хотят в Госдуме тусоваться? Пока что видно полное непонимание причинно-следственных связей, то есть совсем базовых вещей, без которых невозможно распутать то, во что превратилась российская политика. А раз так, то какой может быть серьезный разговор о политике?

П.Н.: Я не то чтобы силен в теории, но себя сначала с опаской, а потом уже уверенно называю анархистом. Я верил когда-то в рыночек, мечтал увидеть его невидимую руку, получил от этой руки по щщам. Потом осторожно называл себя левым. «Новые левые» — может, слышал? А потом все больше убеждался, что власти, авторитетам, начальникам верить нельзя, что политрук лжет, суд (а я в каких только качествах не бывал на процессах) — лишенный души механизм легитимизации насилия и репрессий и так далее. Буду стараться избегать такого, короче.

А оппозиции надо, наверное, перестать ссать. Но это всем надо. И мне, и тебе, и коллегам нашим. Это такая мантра. Проснулся, помылся, позавтракал, вышел из дома и говоришь себе: «Не ссать». Не зассал — и уже день не зря прожит.

Тема следующего выпуска moloko plus — наркотики. Какие материалы ожидают читателей? Когда планируется выход номера? Будете ли собирать деньги при помощи краудфандинга? И вообще, какая периодичность планируется у журнала?

П.Н.: Я бы очень хотел пробники вложить, но это, кажется, незаконно, а закрывать проект из-за подобной шалости, наверное, не очень хорошо. Периодичности не будет, когда второй номер — не знаем.

Ю.Л: Периодичность — это не про нас. Мы хаоты, и с нами постоянно что-то случается, но мы научились с этим как-то справляться. Будем придерживаться рубрикации первого номера, а там как пойдет. В 2017 году номер должен выйти, мы уже начали потихоньку работу. Деньги собирать не будем, собрали же один раз — для поддержания жизни такого проекта, как наш, этого оказалось достаточно.