Очень нравится мне слово "приурочено". В нем отзвуки славных пятилеток и высокое томление по коллективной спайке. Вот и выставка "Женский взгляд" была приурочена к весенне-половому празднику. Она заставила вспомнить о стыке мужского и женского в искусстве. Пластинка хоть и заезженная, зато с какой претензией на вечность.
Шатаясь в пустом и гулком Выставочном зале меж картин шести краснодарских художниц, я столкнулась с приятелем, живописцем Андрюшей Чабановым. Андрюша – художник хороший, ищущий. С отсветом благородного недоедания и многообещающей непризнанности на челе. Походя, он бросил то самое – ожидаемое, сакраментальное:
- Так себе живопись: женская, – и вдумчиво сложил бровки домиком.
Тут-то мне и всгрустнулось. Традиционно о своем, о гендерном. Выставка мне и самой не сильно нравилась. Работы Лилии Спиктаренко, Антонины Шепеть, Елены Прозоровой, Ларисы Блохиной, Татьяны Бушман и Ирины Абрамовой – несомненно "анти-Арбат", но революции в местном искусстве не делают. Картины грамотно сработаны в русле, донельзя растиражированном двадцатым веком: неопримитивизм, абстрактный экспрессионизм. Все съедобно, но сильно напоминает осетрину, известно какой свежести.
А ведь русскому человеку всегда хочется, чтоб полыхнуло до мирового пожара и раздербанило до основания. Искусство – не исключение. Так это было в 1910-х – 30-х годах, когда русские художницы во главе с Натальей Гончаровой и вместе с модерновым отрядом мужчин стерли в пыль реалистическую живопись. Творчество знаменитых "амазонок авангарда" не ассоциируется с женским началом. Оно было мощным, бурлящим, сносящим все переправы и мосты, а следовательно "вполне маскулинным".
Казалось бы, за сто без малого лет женщины должны были преодолеть это обидное противоречие. Но век благополучно отдал концы, а ничего не изменилось. Если художница пишет не левой пяткой, не штампует роз и лютиков, а замахивается на "оголенный нерв" или концептуальные эксперименты, то бдительное искусствоведение махом лишает ее всякой девственности. Творчество женщины тут же загоняется в инополые рамки-критерии. Живопись признается талантливой настолько, насколько "по-мужски свободна и размашиста", насколько наделена "мужской силой выразительности". Подозреваю, что подобная оценка чертовски льстит дамам при палитре. Декларативное открещивание от женской сути – еще тот пропуск в Большое искусство.
Ничего удивительного в этом нет. Европейская культура веками держалась на пресловутом сексизме. "Kinder, Kuche, Kleider, Kirche" – дети, кухня, платья, церковь – четыре "К", которыми немцы, к примеру, не так давно очерчивали земной круг своим женщинам. Формула треснула, но мужчина тоскует по этим заповедям. Они дороги ему до потери всякого чувства времени. Слесарь скажет об этом вслух, профессор деликатно умолчит, но от перемены мест слагаемых сумма не меняется: женщин, далеко шагнувших за пределы кухни, опасаются. Женщин же, профессионально занимающихся искусством, массовое мужское сознание махом зачисляет в воинствующие феминистки. А это – несмываемое клеймо на плече. Даже если женщина не устраивает скандальных перформансов, белого не надевает и никак не эпатирует общество, сам факт, что пишет она сильнее ремесленников-мужчин, уже есть латентное оскорбление.
Но радикальный феминизм не смертелен для репутации. Он смешон у плиты и необходим в искусстве. Сломать традицию однополой эстетики можно лишь достаточно агрессивным выплеском вовне женской самости. Агрессия эта со знаком плюс, как и все новое в искусстве. Что спровоцирует этот всплеск – нам не дано предугадать. Будут это разрушительные войны или бархатные революции – Бог весть. Но только пережив бабий бунт, "малое женское творчество" перестанет, наконец, быть секонд-хендом "большого мужского". На клеточном уровне я не сомневаюсь, что сказав "А", женщины дойдут и до "Я" в искусстве. А будут это краснодарки, москвички или пуэрториканки – не столь важно.
__ujbaxpt.jpg)