Tesla Boy: О Горбачеве, творчестве и скучающих олигархических женщинах

  • Антон Севидов (Tesla Boy) © Татьяна Шахунова, ЮГА.ру
    Антон Севидов (Tesla Boy) © Татьяна Шахунова, ЮГА.ру

Фронтмен электропоп-команды Tesla Boy Антон Севидов до создания своей группы успел поучаствовать в нескольких интересных музыкальных проектах и поработать со многими представителями отечественной сцены в качестве саундпродюсера. Но с 2008 года его внимание сконцентрировалось на собственном коллективе. Название Tesla Boy обязано своим появлением тому, что большую часть своей жизни Антон прожил в квартире над огромной трансформаторной будкой и, по его словам, постоянно ощущал близость электричества.
Выделяясь качеством звука среди соседей по нише, группа быстро обрела популярность, причем не только у российских слушателей. Недавно Антон совместно с нью-йоркским музыкальным менеджером Андре Ховардом запустил собственный лейбл Gorby Reagan Records, поместил на логотип советский флаг и готовит к выходу новый, второй по счету альбом Tesla Boy.

В Краснодар Антон Севидов приехал вместе с басистом группы Леней Затагиным, чтобы в хеллоуиновскую ночь отыграть dj-сет в Mr. Drunke Bar. Перед выступлением в интервью ЮГА.ру он успел поделиться воспоминаниями о советском детстве, перестройке, а также рассказать о своей публике и ответственности, которую он за нее ощущает.

До того, как образовалась группа, ты успел позаниматься саундпродакшном, сейчас вот приехал с диджей-сетом, еще и новый лейбл создал, а это уже тесно связано с маркетингом. Чем тебе заниматься интересней?


– Я не занимаюсь ни чем, что мне не нравится. Все, что ты перечислила, вызывает мой повышенный интерес. Группа Tesla Boy – это основное, а все остальное строится вокруг. В том числе и проект с нашим ударником Мишей Студницыным – акустическая программа Piano Bar. Поэтому я, наверное, могу сказать, что на первом месте все-таки Tesla Boy.
А что касается маркетинга… К сожалению, очень часто приходится заниматься именно делами. А я совершенно не расположен к этому, потому что отношусь к типу людей с накачанным правым полушарием мозга, которое отвечают за иррациональность и творчество, и абсолютно слабым левым.

Значит, в партнеры выбираешь того, кто будет решать все задачи, а ты будешь отвечать за творческую часть?

– Да нет, все равно приходится часто таким заниматься. Это, пожалуй, одна из вещей, которая меня тяготит. Но сейчас у нас новый человек в команде – директор-менеджер, и с ним должно уже быть полегче. Потому что каждый должен заниматься своим делом.

Вы ездите с концертами и по России, и по Европе, и по США. Где комфортней выступать? Где публика лучше вас понимает?

– В принципе, везде, где слушатели приходят именно на нас, комфортно. Я давно уже для себя понял, что нет разделения на нашу публику и западную. Скорее, есть разные ощущения от городов. Думаю, что в разных странах люди примерно одного возраста, имеющие примерно одинаковые интересы, очень похожи. То есть среднестатистический слушатель, приходящий на концерт Tesla Boy в Москве, мало чем отличается от слушателя, который приходил к нам в Нью-Йорке.
Могу сказать, наоборот, про самые некомфортные, но самые прибыльные концерты – это заказные.

И какой же публике такого плана вы интересны?

– Это абсолютно разные люди. Бывают и какие-то неожиданные – такие скучающие взрослые олигархические женщины. Но, кстати, это одни из самых благодарных слушателей – им скучно, и эти слушатели вкладывают душу. И делают это красиво, не как молодежь, которая отрывается на полную катушку и доводит себя до какого-то уже нечеловеческого состояния в конце вечеринки.

Вы с Андре Ховардом назвали свой лейбл Gorby Reagan Records, на логотипе советский флаг. Учитывая, что многие американцы до сих пор думают, что у нас тут коммунизм, не вызовут ли такие символы какую-то предвзятость? Ведь лейбл делается с расчетом выхода за зарубежную сцену?

– Дело в том, что предвзятость присутствует как в России, так и в Америке в достаточно узком кругу людей. При этом остальные – абсолютно адекватны и нормально воспринимают и Россию в США и США в России.
Наша идея заключалась в том, что мы хотели вспомнить время, когда было такое, может быть даже иллюзорное, но столь эйфорическое состояние от этой дружбы между двумя державами, которая наметилась как раз в момент перестройки.
Изначально я подумал, что эта штука будет воспринята в России неправильно. Мне очень странно и обидно слушать молодых людей, которые сейчас говорят, что Горбачев развалил великую страну. Многие и период перестройки, и то, что было потом, обливают просто грязью. Но это ведь совершенно не так. Те люди, которые это утверждают, у них либо отсутствует логика, либо отсутствует знание истории. Это ведь понятно, что у нас уже в начале 80-х страна была обречена, и этот развал не случился в одну секунду. Может, и можно ее было спасти, но…
Я очень хорошо помню детство, помню ощущение, когда все люди хотели перемен, они элементарно хотели жрать, элементарно хотели хорошей жизни. Многие эти вещи сейчас молодому поколению не понятны. Я в Москве рос, и там, пожалуй, это еще сильнее ощущалось. Помню, когда я приезжал к бабушке в Минск, это была прямо такая "заграница". Там можно было купить свободно еду. В Москве все было по-другому.
И все абсолютно единым порывом вышли на улицы – никто никого не заставлял – и стали требовать перемен. И для меня это один из немногих моментов в нашей истории, когда люди действительно осознанно делали свой выбор. И все это произошло относительно бескровно, если не считать жертв Тбилиси, Вильнюса, Риги и Москвы за эти несколько лет. Момент был великий, и благодаря нему наша страна сейчас такая, какая есть. На новом альбоме, кстати, есть песня, посвященная этому периоду, она называется "1991".

У вас же и музыка тяготеет к этому периоду, к 80-м. Почему именно ей предпочтение отдается?

– Знаешь, новый альбом уже не восьмидесятнический. Там осталось что-то, но он уже вне каких-то временных вещей, там потому что есть уже влияние и начала 90-х, и рейв-культуры, палитра стилей очень широкая.

То есть новый лейбл, новый состав группы и новая музыка?

– Да!

Новый альбом на новом лейбле скоро выйдет?

– До нового года мы решили выпустить макси-сингл, там будут две новые песни, несколько ремиксов и клип на одну из песен, который мы снимали в Нью-Йорке с нашим другом Андреем Краузовым. Клип должен получиться очень красивый, атмосферный, с видами Нью-Йорка… А вот новый альбом выпустим уже после нового года. Он практически готов, там доделать буквально пару штрихов.

Часто ездите на гастроли?

– Как вышел наш альбом Modern Thrills (хотя даже раньше – когда вышел сингл), мы уехали а такой тур, который длится уже два года. Каждую неделю, каждые выходные мы находимся в каком-то городе. При этом редко играем в Москве. И я этому очень рад, потому что у нас есть возможность увидеть другие страны, увидеть мир. А в Москве-то все уже известно, все понятно.

 Не устал за два года-то от такого ритма?

– Физически – да, бывает, очень устаю. Например, когда приезжаю после гастролей, дня два-три просто лежу пластом, не могу встать…

Много энергии во время концертов отдаешь?

– Но и много получаю. Есть некая усталость, но удачные концерты всегда компенсируют ее. Но в январе все равно надо ехать на море. Всем! Я очень люблю тепло и жару.

И при этом живешь в Москве.

– Да, при этом живу в Москве, к сожалению… Но там все, там много чего происходит, приходится там быть, чтобы заниматься своим делом. В Москву классно приезжать, но жить там долго очень тяжело.
А вот, кстати, из южных городов в России я был только в Сочи. Это для меня всегда был такой город-концентрация в кубе всего того, что есть в России. И Краснодар, кстати, как я успел заметить, очень динамичный.

Веришь ли ты в российскую музыкальную сцену? Есть у нее шансы на светлое будущее?

– Я верю в таланты земли русской! Глупо было бы мне иметь иное мнение. Другой вопрос – на сегодняшний день в контексте поп-культуры нам немного сложно. В плане условий, которые давят на музыкантов с разных сторон.

Шоу-бизнес наш?

– И он в том числе. Конечно, у нашей сцены есть шанс, но пока, наверное, у нас не накопилось большой критической массы групп и артистов, которая выплеснулась бы во что-то новое. С другой стороны, многие западные менеджеры до сих пор не привыкли к тому, что русские группы поют на английском, при этом делают это достаточно неплохо, еще и нравятся зарубежным поклонникам. Для них это тоже такой стереотип, который они пытаются преодолеть. Мы помогаем им в этом, как можем.
Мне кажется, что сейчас у всех есть выбор делать все, что угодно. У меня всегда была мечта стать интернациональным артистом– играть для разных людей из разных стран.

Поэтому на английском поешь?

– Да, как-то так естественно получилось. Я понимал, что это и есть та форма, в которой ты можешь выразить и донести что-то и, и тебя поймет большее количество людей. Это интернациональный язык поп-музыки, и это очень важно. Когда я пробовал петь на русском, из заграницы просто куча людей стала писать о том, что "нам нравится музыка, мелодия, но мы нифига не понимаем, о чем ты поешь"! И просили сделать песню на английском.

А не хотелось бы попробовать построить музыкальную карьеру на Западе? Если предложат контракт какой-то, согласился бы переехать?

– Можно, да. Но эмигрировать насовсем я бы не хотел. А контракт заканчивается все равно через какое-то время. Хотя в какой-то момент мне хотелось уехать.
Но сейчас чувствую какую-то ответственность за людей, которые слушают нас, любят нас. Потому что когда ты приезжаешь в какой-то очень отдаленный по отношению к Москве город, где, как тебе кажется, никогда не стали бы слушать такую музыку, а там куча людей приходит на концерты, это такое смешанное чувство удивления и благодарности. Его ни на что нельзя променять!