Зло, добро и мы. Броуновское движение общества в системе координат морали

Историк Андрей Дюкарев размышляет о категориях добра и зла и приходит к выводу об их изменчивости и относительности.

Отрадно, что в эпоху «безмыслия» нам не дают потерять путеводную нить к самим себе сквозь безбрежный океан «равнодушия людского», как это время от времени делает редактор Юга.ру Денис Куренов. В своих размышлениях о трагических для Краснодара и всего края днях отшумевшей войны он затрагивает концептуальные для общества вопросы природы зла и человека. При этом он открывает перед нами безграничный лабиринт в поисках ответов на философские вопросы, в котором мы чаще попадаем в тупики, то есть остаемся без ответов о добре и зле.

Первое, что нас заставляет задуматься, а, может быть, и впасть в раздражение: вопрос о зле и добре прост и прямолинеен («Да что тут непонятно?», «Все ясно, как Божий день!») или сложен и заковырист? Уже то, что нельзя говорить о зле, не апеллируя к добру, усложняет понимание вопроса. Зло и добро существуют в плоскости дуализма, неразрывно связанные друг с другом. Но люди стремятся оперировать лишь одной из этих категорий. Человек стремится к упрощению понимания мира, облегчая свое существование. А между тем зло и добро подобны двум чашам на весах морали. И вот здесь уместно спросить: если в те или иные исторические периоды зло расцветало (хотя нет, оно изливалось в мир и собирало свою скорбную жатву), то где в это время было добро? Когда миллионы людей, претерпевающих муки от зла, протягивали руки к небесам и взывали к добру, оно не откликалось. В чем здесь вселенский замысел? В том, что должна быть жертва, и зло ее возьмет? Почему? Для того чтобы оттенить и возвысить само добро? Но это не отвечает на вопрос смыслополагания и не делает автоматически добро нравственнее.

В поисках истины о добре и зле обозначим еще один вопрос: зло, — как, впрочем, и добро, — абстрактно или реально? Зло абстрактно, когда оно далеко, не с тобой и не про тебя. Зло не страшно, когда далеко — оно лишь эхо грома пугающей грозы, которая прольется не на тебя. Зло абстрактно и не настояще, если боль не твоя, а чья-то. И неважно, эта боль обезличена или имеет имя и фамилию — она не твоя. А значит, зло неощутимо. Это ведь не твои нервные синапсы воют от боли. А когда зло реально? Когда его смрадное дыхание ты ощущаешь всеми фибрами своей души? Когда ты претерпеваешь муки своей плоти, лишаешься благополучия, жизни, Родины? О да, теперь зло реально, потому что оно с тобой.

А что же добро? Оно существует по тем же принципам, только с зеркальным эффектом. Добро абстрактно, если манна небесная сыпется не на тебя, если император обласкал своим вниманием не тебя, если выигрышный лотерейный билет купил не ты, если… Продолжать? А в чем же реальное проявление добра? Наверное, когда добро не для тебя, а от тебя. Когда помог бабушке-соседке, когда от всего сердца… Что? Отсыпал милостыню просящему на паперти, протянул руку утопающему? А как трудно вдруг сразу вспомнить примеры реального добра. Потому что каждый по отдельности и все вместе мы разучились делать добро в жизни. По крайней мере — часто и безвозмездно. Но при этом продолжаем за него ратовать и убеждены, что стоим на его стороне.

Говоря о зле и добре, мы возводим их в максимальную степень, расширяя при этом перечень их имен и образов, соединяя смысловыми связями. Итак, попробуем? Зло — плохо, зло — черное, зло — это чужие. Соответственно, добро — хорошо, добро — белое, добро — это свои. Мы наделяем зло и добро эмоциональной окраской. Наделяем добродетелями или греховностью, представляем низменным или возвышенным. Но всегда ли это так? И всегда ли это истинно?

Эти вопросы порождают следующий: зло и добро — категории абсолютные или относительные? Абсолютный статус этих категорий подразумевает, что они неизменны и неизменимы в своих константах. А относительный характер подразумевает их трансформацию во времени относительно наблюдателя, то есть человека или общества.

Давайте рассмотрим на простых примерах. Тысячи женщин, сгоревших на кострах инквизиции в средние века, были исчадиями ада и безусловным злом. Спустя столетия они — невинные жертвы, и сама жертвенность и несправедливость вырывают их из оков зла и отправляют если не прямиком в лагерь добра, то куда-то рядом. Ульянов (Ленин) в период поздней империи был абсолютным злом — революционером, призывающим к террору, ниспровергателем основ, богохульником. Он же в советский период — обожествленный символ, чьим именем и во славу его же творилось все «светлое, доброе, разумное», то есть абсолютное добро. В постсоветский период, особенно в начале 1990-х, он уже злой гений российской истории, который повел страну не той дорогой. Его современник Николай II — изначально божий помазанник, а значит, однозначно «светлый» и на стороне добра. В период 1917 года и в дальнейшем он — кровавый тиран. И вновь со сменой эпохи зло и добро меняются местами — теперь император страдалец и страстотерпец, а значит, свят — врата добра для него открыты.

Как видим, образы зла и добра подвержены трансформации, а значит, относительны. Это в какой-то степени ставит под сомнение саму концепцию безоговорочного и абсолютного зла и добра. Но это закономерно, потому что мы выходим на следующий вопрос: зло и добро — это категории вселенских законов или изобретение человека и социума?

Очевидно, что все же концепция противоборства зла и добра — это продукт человеческого социума. Это определяет изменчивость оценочного инструментария в зависимости от конъюнктуры эпохи, эмоциональную гипертрофированность данных категорий и стремление возвести их в статус моральных императивов. Каждый из нас, «маленьких человечков», определяет, что есть зло и добро здесь и сейчас, в нашем настоящем.

Версия страницы для ПК