Державный фильм Александра Мельника подтвердил: кроме красот нетронутой природы, у нас ничего нет.
Оказывается, прошло уже семь лет с выхода "Новой земли" – яркого дебюта Александра Мельника в режиссуре. История неизбежного, при мнимой свободе и отсутствии культурных рамок, вылезания на свет из человека зверства, фашизма ("Съешь слабого!"), могла бы стать нелишним предупреждением нашему обществу, однако не случилось. Ладно бы только публика не пошла в кино (все эти годы она хочет видеть нетревожащие сказки) – картина не вонзилась в оперативную память обозревателей процесса, она почти не упоминается, фамилия автора не встала в перечень актуальных режиссеров, всегда приводимый в хрониках индустрии.
Я все недоумевала, почему так, поскольку успела забыть особенности биографии Мельника, которые сама же перечислила в рецензии на "Новую землю". Повторю: он был организатором съемок Схождения Благодатного огня и крестных ходов от Владивостока до Москвы, занимал главные посты в Центре Национальной Славы России и "Фонде Андрея Первозванного. Тогда эти занятия казались однозначными, "частными", одними из многих.
Сейчас они соотносятся с делами и персонами государственной важности. И при нынешней резкой радикализации общественной жизни, при необходимости занять позицию, при объявленном уже без стеснения: денег дадим только на то, что угодно государству, – мнится, что группа известных людей, отождествивших с государством себя, испугавшись смысла "Новой земли", ее не одобрила. И фильм был замолчан, поскольку, при своих недочетах, он явно выше примитивного понимания мироустройства, а пропаганда всех видов ударяет одним концом по мужику, а другим-то – по барину.
Можете обвинять меня в приверженности теории заговора, однако новый проект Александра Мельника – экранизация романа Олега Куваева "Территория" (1975) о поисках золота на Чукотке, затеянный пять лет назад, удивительным образом вписался в сегодняшнюю доктрину. Она комплексная, состоит из нескольких разнохарактерных пунктов.
Во-первых, деятели искусства обязаны доказывать, что в советские годы каждый наш человек был высокоморальный труженик, настоящий спец и подлинный романтик, готовый для Родины жизнью рисковать – и в землю забуриться, и в космос полететь, и отдельные недостатки героически преодолеть любой (для себя, разумеется) ценой.
Во-вторых, общество, культура и искусство должны воспитывать молодежь на таких вот примерах. В-третьих, нужно помнить очередную государственную задачу – освоение Арктики.
Охотно допускаю, что Мельник – он рассказал на петербургской премьере, что как дипломированный гидрометеоролог не раз бывал в экспедициях, в том числе, высокоширотных, – искренне хотел вернуться в фильме на север, понимая, сколь выигрышна тамошняя фактура. И верю, что любит книгу Куваева с 1978 года, хотя о бешеной популярности романа в те годы среди благородных геологов я узнала лишь теперь, – все же "горожане" Трифонов и Битов с одной стороны и "деревенщики" с другой котировались выше.
Но если в титрах фильма стоят фамилии президента и премьер-министра России, а следом за ними – списочно и по субординации упомянуты еще десятки чиновников, а также персоны и фирмы – деньгодатели, вплоть до титра о "молитвенной поддержке", если прочел о премьере в Кремле – никуда не деться от мысли о государственном заказе.
И вот уже обозреватели пишут "фильм снят по поручению президента". И хочешь не хочешь, а взглянуть на произведение в чистоте помысла и непредвзятости уже нет никакой возможности. Не потому, что автор, извините, якобы продался, а – насколько точно его картина летит и попадает в поставленную идеологическую цель? Вот ведь в чем ужас произведения, созданного по "державным" законам, – не художество главное, а соответствие начальственному требованию. Вот ведь в чем беда автора: прощает себе профессиональные огрехи ввиду совсем иной главной задачи.
В сухом остатке так: если и верен миф, что после "Территории" Куваева молодые люди стали стремиться в геологоразведку, то после фильма Мельника может расцвести разве что северный экстремальный туризм. Оператор Игорь Гринякин еще раз подтвердил свое мастерство: пейзажи более чем впечатляют, а создать такое изображение в условиях мороза и ветра надо уметь.
Остальное архаично, неубедительно, невнятно, а потому первые два часа скучно. Фильм хочет сохранить романную форму, давно утерянную нашим кино (попытку возродить ее предпринял Александр Рогожкин в полу-удачном "Перегоне", 2006), еще ждущую своей реинкарнации в достойных сериалах, – но в 157-минутной картине получается нагромождение торосов, водопадов и скользких ледяных поверхностей, которое повествованию преодолеть физически тяжело. Проблема в сценарии. Для "Новой земли" его писал обученный, в том числе работой с корифеями, Ариф Алиев, а драматургию "Территории" Александр Мельник выстраивал самостоятельно вместе со своим товарищем Михаилом Александровым, прежде в сем деле также не замеченным.
Отсюда разнообразные ошибки. Введение в действие сумбурно, героев много, толком они не представлены, даже актеры с известными лицами не всегда спасают от путаницы. Иные события налетают вдруг, как резкий ветер. Закадровый объясняющий текст – текст прозы – отдан, пусть она и умница, журналистке Сергушовой (Ксения Кутепова хороша), что противоречит логике и, главное, принципу мужского взгляда на события: повествование идет с минимумом эмоций, они спрятаны под свитер, под лед, под внезапную бардовскую/эстрадную песню.
Да, во имя упомянутой романтики действие перенесено из послевоенного времени в 1960-61 годы, поскольку, признался Мельник, "хотелось, чтобы Гагарин полетел!" (но тогда дядя Костя, герой Петра Федорова, фронтовик, должен выглядеть старше). А еще Мельнику хотелось – ради финального посвящения (примерно) "Нашим родителям, осуществившим мечту о хорошей послевоенной жизни" – показать действительно прекрасную жизнь. Но чем она так хороша, неясно. Разве что новехоньким полушубком центрального персонажа Чинкова (Константин Лавроненко). И таким же свеженьким домиком главного управления.
Удивительным образом фильм фактически безпроблемен. Имеются две "борьбы": с природой-погодой и с не менее суровым решением руководства закрыть территорию как неперспективную. Первая касается всех, вторую возглавляет Чинков, который провидит в этой земле золото. Он заставляет одних (работяг) и уговаривает других (сейчас бы сказали, элиту) искать. Но его личное неповиновение приказу выглядит совсем не героически, поскольку матерость и победительность персонажа заданы.
Задано и другое. "Хорошая послевоенная жизнь" должна означать вовсе не коньяк "Наполеон", который друзья присылают стиляге, гедонисту и одновременно противнику грядущего потребительства Гурину (Евгений Цыганов) невесть откуда и каким образом, разливаемый в позолоченные чарочки. В системе координат ностальгии по советскому и, соответственно, фильма, хорошая жизнь – это готовность сердца подпевать, со знанием всех куплетов наизусть, "Песню о тревожной молодости" в любой момент пути на край света, в каждую секунду тяжелого труда на фоне великой и равнодушной природы.
Но что такое тяжелый труд геолога, если вычесть сопротивление Северу? Это однообразные физические манипуляции, которые надо показать как технологию, что всегда увлекательно, да нет места. И работа знания-интуиции, которую надо сыграть, да непонятно, как. Вот и не получается зрителю проникнуться пафосом производственной драмы, столь экзотичной нынче. Экранное время идет, взгляд Чинкова однообразно тяжел, а действие топчется на месте вплоть до последних сорока минут. Золото не становится ни метафорой душевности людей, ни, наоборот, символом зла, и лишь вертолеты облетают и облетают одинокие человеческие фигурки на краю водопада, на плато или гребне горы.
"Все это происходило в другом веке и на другой земле", – звучит в финале картины. О, да. Прошло почти полвека. Мы восторгаемся первозданной красотой нашей все еще необъятной родины… больше и нечем восторгаться.
